- Не сердись. Боле не потревожу. Так уж вышло. – Он виновато просил прощения, и гнев Афанасеи, неожиданно вспыхнув, неожиданно и погас. Против воли её потянуло к этому человеку. Боясь этого жуткого и сладкого влечения, она попыталась заглушить его сердитыми словами. Но голос стал слаб и жалко намокал обидой за свою уступчивость.
- Ты что это? Один раз проехал со мной, дак уж решил, что всё можно? А я не тебя ради... Я коня берегла...
- Дура! – начиная сердиться, поверил её лжи Науменко. – Я с открытой душой, а ты...
Он удивительно хорошо, мило сердился. И дурой обозвал как-то по-особому, необидно. Так лишь один Фатеев умел. Афанасея думала, что это никогда не повторится.
Сглотнув слюну, сказала:
- Ты приходи ко мне... после, когда стемнеет. – И оттолкнула его.
У амбаров гремел засовами Дугин, невидный в тени навесов. Проходя мимо него, Науменко остановился.
- Раненько, Алёха! – раздалось из темноты. – В твои года об эту пору токо с бабочкой нежиться...
- Зайди ко мне!
Печь в конторе ещё хранила вчерашнее тепло. Повесив на крючок шубу, Науменко снял гимнастёрку и, прижавшись к печке, расстегнул ворот рубахи.
Лестница заскрипела.
Шёл Дугин.
- Ну и темень у тебя, Алёха! – он занёс уличный холод.
- Сейчас зажгу.
Засветив лампу, вывернул тесьму, скинул рубаху, пошёл на Дугина.
- Помнишь?! – показывая багровые рубцы на спине со следами ожогов, спрашивал он.
- Тише, Алёха! Вдруг кто заглянет?
- Боишься? Кулакам служить не боялся?
- Не шуми. Разве мыслимо говорить такое по нонешним временам? Всё ты напутал с похмелья. Говори, зачем вызывал, – уже совсем спокойно потребовал Дугин. – Не красоту же свою показывать.
«И верно: чего это я распинаюсь перед ним?» Науменко оделся, заговорил вяло, чуть слышно. Не хватало ни злости, ни сил, чтобы довести начатый разговор, как задумал. Лишь память не утихала, вминая в прошлое.
...Отпросившись у эскадронного, Науменко поскакал к Марии. Познакомился он с ней месяц назад, когда часть стояла в Бузинке. Проходя мимо школы, попросил у учительницы воды напиться и утонул в озёрных её глазах. Уезжал – покачивало в седле. То и дело хотелось обернуться. Но за спиной усмешливо перемигивались конники. А на тёсовом крылечке трепетал кружевной платочек в девичьей руке. Не в силах противиться его зову, Науменко обернулся и, пришпорив коня, подлетел к крыльцу.
- Гриша! – путаясь в заплечных ремнях, припала к нему Мария. Дрожащие пальцы намертво впились в тепляк шашки. – Не уходи!
