- Сходи за ей, Проня! Вся душа по вас выболела! – повернувшись к мужу, потребовала: – Давай подойник! У Чернухи молоко текёт...
Корова, скосив диковатый тёмно-синий глаз, замычала.
- Узнала, Чернушенька? Ах ты, кормилица моя! Продаивали её?
- Старались, – мысленно сравнивая свои потуги с лёгкими точными движениями рук жены, отвечал Гордей. Тугие розовые соски со свистом выпускали секущие иссиня-белые струи, гремевшие о стенки подойника.
- Ну вот, – поднялась Александра, – один горюет, семья воюет...
В школе шли уроки. Один Венька Бурдаков, выставленный за шалости, слонялся в коридоре. Прокопий заглянул в класс и, покраснев, тотчас спрятался за дверь. У доски что-то объясняла учительница, тайная присуха его.
- Заходи, Проня! – выглянув, пригласила она, Фешка чернильной пятернёй состроила брату нос.
- Сестрёнку мою не отпустите, Марья Михайловна? Мама просит.
- Ой, – взвизгнула Фешка. – Отпустите, а? Отпустите, а то убегу.
- Ну иди, – улыбнулась учительница и объявила перерыв.
Схватив холщовую на лямке сумку, девочка что есть духу припустила домой, едва не сбив с пути всегда углублённого в себя Ивана Евграфовича, второго учителя. Был он тощ, молчалив, в пёстром пиджаке с вечно оттопыренными карманами.
- Зайди ко мне, Проня! – пригласила учительница. – Что-нибудь почитать возьми. Давно не бывал. Сердишься или мужа боишься?
- Чёрта я боюсь! – грубовато пробасил Прокопий, зардевшись.
Учительница проводила его грустным, обескрыленным взглядом и негромко прозвонила в колокольчик начало урока.
А дома Фешка не отпускала тёплые материнские колени.
- Выросла-то как, мила дочь! И веснушек не стало!
- Есть маленько. Вот тут и тут. – Фешка указала чернильным пальчиком в сплошь усеянные золотистыми точками щёки.
- Весняночка ты моя!
- Я пойду, мама! – из горницы вышел с гармонью Прокопий. – Катюнька Сундарёва на именины звала.
- Звала – иди. Девкам то веселья, что твоя гармонь.
- Мама, сказать тебе, кто у него невеста? – лукаво блеснув глазёнышами, спросила Фешка.
- Уши оборву! – пригрозил брат, но девушка спряталась за мать. И, обнявшись, они прошли в горницу, где перед иконой троеручицы что-то быстро и невнятно вымаливал Гордей.
Гости уже собрались. Шура, племянница Дугина, колыхая высокой грудью, уставляла стол соленьями-вареньями. Именинницы не было.
- Проходи! – пригласил гармониста дед Семён и отвернулся к учителю, с которым вёл разговор.
- Кому это надо? – недовольно проворчал он, попадая в прежний тон. – Всех одинаково говорить не заставишь.
