- Хоть бы вывезли, – упрекнул Сазонов.
- Пущай председатель вывозит, – ответила Катя, указав на Науменко. – Он наруководил...
- Пошли, Григорий Иванович! – коротко кивнул Сазонов и шагнул прямо в навозную жижу, в которой лежала корова. – Наша вина, нам и отвечать...
Науменко с сожалением посмотрел на свои нарядные сапоги и резко пошёл к кошёвке. За всю дорогу, до самой Бузинки, он не проронил ни слова.
Воронко привычно повернул к изгрызанному телеграфному столбу, стоявшему напротив жёлто-кирпичного дома. С крыльца райкома сбежал упругий, как пружина, с тугой шеей, выпирающей из ворота гимнастёрки, Камчук.
- Привет, земляки! – заговорил он возбуждённо. – Уж и рад же я вам! Всё никак не отвыкну от Заярья!
- И оно от тебя... – сквозь зубы процедил Науменко. – Долгая память осталась...
- Охота побывать у вас, да не освоился ещё. Ну, рассказывайте, что хорошего!
- Без тебя не до хорошего! – угрюмо долбил Науменко, поглубже надвигая на лоб кубанку.
- У такого орла разве может быть что-нибудь плохое? – с лёгкой насмешкой развёл руками Камчук.
Они были ровесники. Но коренастый подтянутый Камчук выглядел много моложе. Смешная мальчишеская чёлка, спускаясь на лоб, перерезанный шрамом, молодила его. Оба служили в кавалерии. Оба в полной мере понюхали пороха. Но Григорий волею обстоятельств всегда оставался в тени. А слава Камчука опережала его. Живой легендой назвал его на губернском съезде комсомола секретарь губкома. Высоко взлетел Костя Камчук в глазах окружающих. Молодцеватый и жизнерадостный, он не чурался никаких дел. В коллективизацию сам напросился в деревню и стал первым председателем колхоза «Серп и молот». Теперь вот доверили район.
- Заходите, – пригласил Камчук. – Потолковать надо.
- Давно пора, – кивнул Сазонов.
Он с самого первого дня знакомства вызывал у Камчука неясную неприязнь, хотя причин для этого, казалось, не было. Родившись в Заярье, Сазонов с юношеских лет жил вдали от него. И лишь в начале этого года вернулся домой. В отличие от несдержанного на язык Науменко он ни разу не высказал Камчуку своего недоверия. И нередко даже похваливал его. Но со временем похвалы стали осторожней, зоркий взгляд – жёстче и внимательней. При всяком новом начинании Камчука Варлам отмалчивался, но с выводами не спешил, желая обстоятельно во всём разобраться. И это ему удалось довольно скоро. Последние месяцы, во всё вникая, он основательно готовился к большому разговору. Чувствуя это, Камчук пытался создать о нём мнение. До стычек пока не доходило. Но сегодня – оба поняли – стычка была неизбежна. Каждый в душе волновался, стараясь скрыть признаки волнения от другого.
