Могила Густава Эрикссона | страница 90
– Олег, выходи! – громогласно крикнул несколько разгорячённый коньяком отец Геннадий. – Выходи лжец и клятвопреступник! Не выйдешь – прокляну тебя, мироед!
Пусть говорят, что злоупотребление алкоголем не доводит до добра. Пустое! Святой отец после «Хеннеси» был просто красавец. Он взял складной стул, стоявший на газоне, и легко, как пушинку, запустил его в ближайшее окно. Со звоном посыпались осколки. Второе окно было разбито огромным булыжником, брошенным богатырской рукой смиренного слуги Господня.
– Выходи, подлец, иначе анафема тебе!
То ли угроза анафемы так подействовала, то ли с отцом Геннадием в Белоомуте предпочитали не спорить, но Коростель вышел.
– А, вот и наш шутник-забавник! Добрый вечер! – поприветствовал я его.
– Нет на тебе моего благословения, – констатировал факт отец Геннадий. Он грозно навис над Коростелем, и мне пришлось немного охладить батюшку: тяжкие телесные повреждения западенцу не входили в мои планы. – Покайся, подлец, ибо не мне ты солгал, но Господу нашему. И реши вопрос с достойным человеком, которого ты устами своими змеиными оклеветал.
– Да я готов решить вопрос. Только у меня денег нет. Совсем нет, – стоял на своём Коростель.
– Ах ты богомерзкое существо! – вот тут я не смог удержать отца Геннадия, и положенную ему затрещину Олег Любомирович всё же схлопотал. – Ты посмотри, Юрий Владимирович, врёт ведь в глаза и не краснеет! А ну, окаянный, пошли в гараж!
Гараж, на беду несчастного хохла, оказался не закрыт. Как не старался Коростель помешать шествию монументального священника, он был бессилен.
– Здесь у него деньги лежат, – указал отец Геннадий на одну из полок.
На полке были наставлены коробки с инструментами. Я стал снимать их на пол. По жалобному верещанию птицы Коростель было понятно – мы у цели. И вот одна из коробок оказалась по весу значительно меньше других. Я открыл её и увидел двенадцать банковских пачек пятитысячных купюр.
– Отец Геннадий! – обратился я к батюшке. – Вы бы не могли подождать меня пять минут в машине, мне нужно тут Олегу Любомировичу пару слов на прощанье сказать?
– Конечно, подожду, сыне. Только не марай ты руки о дерьмо, не бери грех на душу! Хотя я бы взял, прости меня, Господи…
Мы остались в гараже один на один.
– Значит так. Изначально речь шла о пяти лямах. Но ты у нас пошутить любишь. Первая шутка обошлась тебе в пятьсот тысяч. Вторая шутка была посерьёзней, и надо бы оценить её подороже первой, но тут в коробке шесть лям. Сойдёмся на этом. Справедливо?