– Здравствуй, уважаемый! Перетереть бы накоротке. Может, выйдем покурить?
Я шепнул Галке:
– Ты не бойся ничего. Сейчас пять минут, и я вернусь.
Мы вышли с Бурятом во внутренний дворик ресторана.
– Как мне тебя, уважаемый, отблагодарить за то, что ты для нас сделал? Мне Пушок всё рассказал.
Я крепко затянулся и посмотрел на него оценивающе:
– А ты и вправду отблагодарить хочешь или просто номер отрабатываешь?
– За меня кого хочешь спроси. Я тварью никогда не был.
– Понял тебя. Тогда есть у меня к тебе дело, не шибко обременительное, но важное сильно.
– Всё сделаю, – ответил Бурят спокойно.
– Женщину рассмотрел, с которой я сидел?
– Рассмотрел. Красивая.
– А кафе тут в Кашине «Бургер» знаешь?
– Знаю.
– Так вот, я завтра уезжаю. В «Бургере» работает моя родная племянница, Марина её зовут. А это со мной её сводная сестра, Галина, тоже родной мне человек. Присмотри за ними. Только не навязчиво. Так, чтобы ни одна тварь к ним не подошла. Сафону, падле, у меня веры нет.
– Езжай спокойно. Как за своими буду смотреть, и беспокоить их не буду. Ты на меня рассчитывай. После того, что ты для нас сделал, с них волосок не упадёт. Рассудил ты всё по закону по нашему, но эта тварь зубами скрежещет и будет скрежетать. Ещё что-то могу для тебя сделать?
– А мне больше ничего не нужно.
Мы вернулись в зал. Там уже вовсю шёл фестиваль тюремной лирики. Стало шумно и неуютно. Жора исполнял роль свадебного генерала и надувал щёки, возвышаясь во главе стола. Бригады, похоже, действительно братались, даже Бурят с Сафоном о чём-то тёрли вполне миролюбиво. Тапёр надрывался, а меня от его репертуара начинало подташнивать. Минут через пятнадцать музыкант объявил по микрофону:
– Эта песня исполняется по просьбе нашего уважаемого гостя из Москвы, Жоры Ташкентского, для другого нашего уважаемого гостя, Юры Преображенского, и его очаровательной спутницы.
Ты к запретке подойдёшь,
Помахаешь мне рукой,
Улыбнёшься, как всегда,
И крикнешь: «Здравствуй!»
Здравствуй, добрая моя,
Здравствуй, милая моя,
Не надо печали, и так всё ясно.
Прошлый раз смотрел в окно
Дождь шёл сильный, проливной,
Мы смотрели друг на друга и молчали.
По твоим щекам текли
Капли летнего дождя,
А может слёзы, слёзы печали. * 39
При всей моей ненависти к блатному шансону, Круга я люблю. У героев его песен есть душа. А уж уголовники они, или нет, – другой вопрос. И Жорка человек тонкий, хорошую песню заказал, под ситуацию, всё понимает. Кто знает, кем бы он мог стать, подельничек мой, сложись жизнь иначе. Но ни история, ни жизнь человеческая совершенно не признают сослагательного наклонения.
