Лапки…
Егор перестал засыпать тела землёй и застыл. Рыхлая почва уже забила собой глазные отверстия его родителей, но даже при таком условии он смог бы их раскопать и заглянуть внутрь глазниц, найдя там эти проклятые лапки. Но только от одной мысли об этом – о том, чтобы всмотреться в бездонные глаза его матери и перед этим прочистить их от грязи своими пальцами – к горлу подкатила тошнота. Мир терял свои очертания, смещался в одну маленькую точку нереальности, и Егор всерьёз начал бояться, как бы он не упал третьим в их семейную могилу, но всё же нашёл в себе силы закончить начатое, предварительно сняв футболку.
Капли пота скатывались по рельефным мышцам спины, и блестящую его кожу подогревали лучи бушующего солнца. Разум опустошился, и лишь одно слово крутилось в готовой взорваться голове.
Лапки…
Он не помнил, сколько прошло времени к тому моменту, как он закончил. Ему нужен был отдых и сон. Здоровый, крепкий и без кошмаров. Но возвращаться домой он не хотел – в то место, что стало воротами смерти для мамы и папы – и поэтому лёг прямо на утрамбованную им землю, прикрыв голову мокрой от пота футболкой. Солнце обдавало его тело теплом, и тепло это также отдавалось от нагретой почвы, что теперь хранила в себе два наполовину обглоданных тела.
Егор лежал поверх своих мёртвых родителей, разделённый с ними несколькими метрами земли. Лежал и плакал в вонючую футболку, один на всей улице. И пока белая ткань впитывала жгучие слёзы юноши, в его квартире на прикроватной тумбочке без умолку звонил телефон, на экране которого крупными белыми буквами было выведено «ВИКА
***
Утро Джонни началось прекрасно, и сияющее в ясном небе солнце лишь подтверждало этот жизнерадостный факт. Проснулся он с улыбкой, вспоминая безудержные крики той молоденькой учительницы начальных классов. Ух, и как она визжала! Такую радость Джонни не испытывал давно и в знак благодарности убил преподшу быстро и безболезненно, разорвав её голову выстрелом своего «магнума». Её пухленькие губы и пышные формы тела безумно возбуждали его, но в настоящий экстаз он приходил только тогда, когда её сопли, слёзы и кровь смешивались воедино на рыдающем лице, а сама она умоляла его о пощаде и кричала, кричала, кричала! Кричала так, что оргазм его добрался до вершины Эвереста и преодолевал космос! И космос этот был настолько бездонным, что смог приглушить звук выстрела и хлюпанье расплескавшихся частей головы.
Каждое утро Джонни пробегал в парке пару километров в среднем, даже слегка медленном темпе, после чего возвращался в свою берлогу и, принимая душ, мастурбировал. Конечно, со временем возраст начал давать о себе знать, и теперь не всегда утренние процедуры соблюдались полностью. На улице он не заметил абсолютно никого и, списав всё на ранний час (как-никак, шесть утра), продолжил бегать по опустевшим улицам и безлюдному парку. На одном из встретившихся ему плакатов был изображён огромный светлячок, грозивший людям расправой над ними. Джонни, долго не думая, спустил штаны и направил струю своего гидранта на рисунок. Он смеялся и смеялся свободно, потому что уже понял, что многие твари на этой планете, именуемые людьми, теперь больше никогда не выйдут из своих жалких норок. Зная, что стоит абсолютно один на ближайшую пару улиц, он что есть мочи заорал и, когда напор в его шланге начал спадать, залился искренним смехом, рвущимся из самых глубин сердца.
