По дороге домой он встретил только старую кошку и, облизнув сухие губы, с силой пнул её, с огромным удовольствием посмотрев на то, как шерстяное тельце взлетело из-под носка кроссовка и врезалось в кирпичную стену, после чего тихо замяукало.
Джонни Райз, улыбаясь, прогуливался по городу и возвращался домой. День начинался как нельзя отлично!
***
Её глаза блестели от готовых сорваться слёз, а губы неконтролируемо дрожали. Она не понимала, что происходит, и лишь молилась Богу, прижимая телефон к уху и надеясь, что Егор всё-таки возьмёт трубку. Он не мог быть среди них, нет, не мог.
Он не мог быть среди исчезнувших.
Вика отказывалась в это верить и ещё сильнее начала сжимать телефон. Она чувствовала хлещущую её мозг панику. Никто не отвечает.
Никто…
Ни мама, ни папа, ни бабушка. У всех лишь сплошные гудки, и теперь они раздавались и у Егора тоже. Если он не ответит, то она точно сойдёт с ума и забьётся в истерике.
И сейчас некому было её успокоить.
Господи, ну что ж он не отвечает?! Почему вдруг все исчезли сегодняшним утром?! Почему вдруг мир объявил ей бойкот, не оставив ни одного живого человека?! ПОЧЕМУ?!
Её мама поехала прошлым вечером в больницу к отцу – навестить его и просто провести время вместе. Вику же она оставила дома, наказав готовиться к совсем скорым экзаменам. Ближе к ночи она позвонила своей дочери и сказала, что не вернётся домой и заночует в больнице рядышком с папой. С ней всё в порядке и всё хорошо, просто она хочет побыть с покалеченным мужем. Вика спорить не стала, так как слишком хорошо знала свою мать: спорить с ней бесполезно и себе дороже. Поэтому она ответила, что пусть остаётся в больнице, раз того хочет – она сама сможет приготовить себе завтрак и разгрузить стиральную машинку, развесив и после погладив бельё.
Но чем дольше утренняя тишина оставалась безмолвной, тем сильнее росла тревога в её груди. Она смотрела телевизор и ела йогурт, когда решила взять телефон и позвонить маме, спросив, всё ли у неё хорошо. Но после сотни монотонных гудков в вызовах мамы и папы Вика по-настоящему занервничала. В сознании яркой вспышкой загорелась окутанная огнём машина, смятая, вогнанная в другую, распластавшаяся горой мусора на месте аварии. Что-то с ними явно случилось, и явно что-то ужасное. Настолько ужасное, что способно омрачить и полностью перевернуть её жизнь, обратив лицом к тёмной стороне.
Сердце отдавалось бешеным ритмом во всём дрожащем теле, и Вика чувствовала – чувствовала уже на физическом уровне, – как тяжёлые пальцы страха и паники начали сжимать напряжённое горло. Лишь бы Егор ответил, лишь бы он ответил, и она услышат его голос – такой мягкий и успокаивающий, и простит его, простит за всё, лишь бы он успокоил её и остался жив, не исчез и не бросил её. О, Егор, ответь, пожалуйста! Скажи хоть слово в этот грёбаный телефон и успокой меня, прошу, прошу, прошу! Окажись живым и не покидай меня! Прости! Прости за всё! Я люблю тебя и люблю больше всего в жизни, только, пожалуйста, ответь. ОТВЕТЬ МНЕ! Не покидай меня, не покидай меня. Не покидай…
