Слишком живые звёзды | страница 71



Когда послышались крайние сплёвывания, Женя, всё ещё придерживая волосы, нагнулся и уже с большей смелостью заглянул в серые глаза. Когда их взгляды встретились, он сказал:

– Теперь веришь?

Девушка крайний раз сплюнула и проговорила:

– Да пошёл ты.

На избитом юношеском лице расплылась ухмыляющаяся улыбка, и глаза над ней искренне засмеялись.

– Я тоже безумно рад познакомиться.


Глава 15

Лапки, счастье и гудки

Он похоронил своих родителей.

Их тела – точнее, то, что от них осталось – теперь покоились в рыхлой земле лужайки под их многоквартирным домом. Пот тёк по коже Егора, и слёзы его сливались с многочисленными блестящими на солнце ручейками. На всю пустую (омертвевшую, подумал Егор) улицу разносились только его стоны, пробивающиеся сквозь частые всхлипы. Он не чувствовал тошнотворного запаха, исходящего от тел родителей, пока пронзал острием лопаты землю. Не чувствовал боли в мышцах, когда полностью вымокшая футболка облепила собой торс. Палящее солнце не щадило его открытую для лучей голову, и уже вскоре шатающаяся земля начала уходить из-под ног, но он всё равно продолжал копать, хоть и чувствовал, что роет могилу самому себе.

Егор не помнил, в каком порядке произошли сегодняшние события. Все они слились в один сплошной вихрь, и лишь некоторые фрагменты ярко всплывали в его голове.

Он помнил, как проснулся без пугающего похмелья и улыбнулся тому, что организм его ещё совсем юн и достаточно крепок, чтобы полностью восстановиться за ночь после выпитого алкоголя. Помнил, как напевал песню «Everybody’s Gonna Know My Name» группы Watt White, пока, стоя перед зеркалом, чистил свои зубы. Он запомнил, каким счастливым и бодрым он выглядел этим утром и какими яркими красками играл мир вокруг него.

Пока он не зашёл в спальню родителей.

Потом память резко обрывается. Лишь застывшие во времени кадры всплывали в его голове подобно жутким воспоминаниям человека, пережившего ужасную аварию. На одном из них Егор молча сидел в двуспальной кровати своих родителей, окружённый наполовину съеденными телами, по которым он еле смог распознать маму и папу. Он просто сидел и, обняв колени и прижав их к груди, неподвижно смотрел на одну, видимую только ему точку. Потом кадр сменился, и уже на нём он стоял на кухне и глядел на разбитую по полу посуду и всю перевёрнутую мебель. Грудь его тяжело поднималась, а кисти кровоточили из-за попавших в них осколков чайного сервиза. Далее он опять увидел, как, улыбаясь, он умывал лицо гелем от прыщей. Его улыбка сияла в отражении зеркала, пока в соседней комнате на залитой кровью простыне лежали остатки мамы и папы. Следующий фрагмент, и он обнимал тело матери, чувствуя, как проваливается плоть под его пальцами, и как воняет из дыр в её разорванной коже. Но он этого не замечал и просто обнимал маму, свою маму – любимую и всегда прекрасную, и всё равно на то, что вместо глаз у неё были две огромные ямы, из которых выглядывали маленькие оторванные лапки.