День сменялся ночью, сон сменялся явью, и туман становился всё бледнее и бледнее, пока вовсе не растворился, подобно рассеивающемуся дыму. И произошло это субботним утром 23 мая, когда ни одна из медсестёр не зашла в отдельную палату Жени. В этот день у него должна была быть какая-то процедура, не нёсшая в себе ничего конкретного – лишь ноющую боль и неприятные ощущения. После этого ему сразу давали обезболивающее, утаскивающее ослабленное сознание в плен крепкого сна. И лишь полная темнота сопровождала его до новых приступов боли и процедур, пока скованный разум был окутан плотным туманом забытья.
Но в то утро Женя проснулся не оттого, что его вежливо будила медсестра, а сам, по-настоящему удивившись своей ясной голове, мысли в которой не были скованы в наручники, а чувства вновь обрели свою невероятную яркость. Он не помнил, сколько пролежал в постели. За последние дни время перестало быть для него чем-то понятным и ощутимым, так что все пролетающие мимо минуты и часы сливались в сознании во что-то целое, что никак нельзя было понять, не разрезав это на мелкие-мелкие куски.
И сейчас его мозг, похоже, именно этим и занимался – разрезал себя на множество кусочков.
Женя опустил босые ноги на пол и тут же ощутил тупую боль в затылке, посылавшую мощные удары в самый центр головы. Он чувствовал сковывающие его движения бинты и, опустив глаза вниз, увидел, что большая часть его торса перебинтована. Не считая множества повязок, он был одет только в одни чёрно-красные трусы с Микки Маусом – единственные, которые в тот день были сухими в доме.
Верхняя часть живота казалась Жене медленно затухающим пожаром, оставляющим после себя лишь выжженную почву. Перед глазами чётко всплыл момент, когда его рвало на лежащие камни, а рёбра во всю мощь пели свою симфонию боли, пока сам он задыхался, пытаясь схватить как можно больше воздуха.
Женя тряхнул головой и встал на ноги.
Он начал медленно идти к белой двери, но остановился недалеко от неё, напротив раковины и расположенного над ним зеркальца. Он подошёл ближе и внимательно стал осматривать того незнакомца в отражении, что глядел на него с удивлением и страхом в глазах.
Его лицо отлично бы сошло за хэллоуиновскую маску, и маска эта привела бы в ужас любого ребёнка. Под глазами, на скулах и на лбу красовалось множество уже почти заживших царапин, а над левым глазом и вовсе была вспорота кожа, открывающая вид на свежее мясо. Раны практически зажили, но вот правую часть лица покрывал тёмно-фиолетовый ковёр застывшей внутри крови. Эти синяки ещё долго не пройдут и буду напоминать о той ночи своим пугающим видом, пока с кожи не исчезнет этот фиолетовый плед темноты, превратившись в жёлтый.
