Россию Россия
подлая показывала народу, выставляя Чернышевского на позор»
[238]. Уточняя и конкретизируя свою характеристику, Герцен писал тут же: «Среда пестрая, хаотическая, среда брожения и личного вырабатывания, среда алчущая и неудовлетворенная, она состоит из всего на свете – из разночинцев
[239] и поповских детей, из дворян-пролетариев, из приходских и сельских священников, из кадет, студентов, учителей, художников; в нее рвутся пехотные офицеры и иной кантонист, писаря, молодые купцы, приказчики… в ней образцы и осколки всего плавающего в России над народным раствором. Вступая при новом брожении в иные химические соединения, они всплывают из народа и распускаются в нем»
[240]. В глазах Герцена разночинцы составляли «новый кряж людей, восставший внизу и вводивший исподволь свои новые элементы в умственную жизнь России»
[241].
Как видим, Герцен здесь объединяет данные общественной истории и 40-х и 60-х годов. Но вполне ясно, что между этими периодами имеется весьма существенная разница: в 40-х годах только предчувствовалось и намечалось то, что затем резко и отчетливо определилось к 60-м.
В конце 50-х и начале 60-х годов разночинцы представляют уже целый общественный слой; они властно врываются в общественную жизнь, поставляя главный контингент деятелей и борцов в революционном движении, и выдвигают своих представителей на роль вдохновителей и вождей демократического движения.
Разночинец, называющий себя новым человеком, отнюдь не стыдится своего плебейского происхождения. Он презирает барскую непривычку и неприспособленность к труду и борьбе. Разночинцы большей частью выросли в нужде и с огромными усилиями, преодолевая многие препятствия, пробивали себе дорогу в жизнь, к образованию. Они ближе, чем дворянские революционеры, стояли к народу, лучше понимали его настроение и знали его потребности. Передовые разночинцы считали себя защитниками интересов крестьянства, хотели быть и были на деле выразителями его чаяний.
Общественные и политические вопросы занимали центральное место в их интересах и оценках; они не оставляли и той области, которая была излюбленной сферой занятий поколения дворянской интеллигенции 40-годов, – эстетики и философии, – но старались свести и эти вопросы с неба на землю, поставить целиком и философию с эстетикой на службу народу.
Данные о социальном происхождении участников революционного движения 50 – 80-х годов показывают, что доля дворян среди них колеблется всего от четверти до одной пятой всех участников, во всяком случае, не поднимается выше трети, причем едва ли не большинство этих дворян принадлежит к мелкому дворянству. Так, на 1600 примерно лиц, зарегистрированных в списке деятелей революционного движения второй половины 50-х и 60-х годов, лишь около одной пятой составляли, по нашим подсчетам, лица дворянского сословия
