Я не успел должным образом среагировать, за что мне потом было стыдно. Гвардейцы легко обезоружили мужика и уложили на спину, прижав к земле.
— Говори, — ефрейтор достал саблю и прижал ее к бороде, закрывающей шею.
— Убивай, чего изгаляешься!
— Убить тебя или нет — то его Светлость, княжич решит. Чаво ты на нас бросился-то?
«Ты смотри, какой умный воин, — подумал я, — отводит смерть от мужика, вроде как он наних бросился, а не на княжеского сына. Ну что ж, помогу ему — зачем мне смерть мужика?»
— Отвечай, смерд, — рявкнул я, — зачем на моих охранников яко леший бросился?
Мужик что-то прошептал и сомлел.
— Дочку его попортили, Ваша Светлость, — пояснил ефрейтор, — вот и бросается на всех незнакомых. Ошалел мужик. А так-то он хороший кузнец, батюшка ваш, Ваша Светлость, им дорожит.
— Да не собираюсь я его убивать, нужно больно! — Я испытал горький стыд за деяния моего предшественника в этом теле. — Всыпьте пару плетей и вот, — я достал золотой, — пускай к нашему магу пойдет, восстановит непорочность девицы. Магу Громилину скажите, что я велел.
Гвардейцы посмотрели на меня с уважением.
И это было мне, старому цинику, приятно.
Я долго не мог заснуть. Мучило несоответствие привычек и нравственных устоев прошлого мира. И хотя я не на родине не был ангелом, а напротив — грубоваты и резким мужиком, любителем (в молодости) подраться, самоутверждаться, но тут мне было противно распоряжаться судьбами людей, не столь знатных, как я. Да и угодливое чинопочитание замковой обслуги коробило. Ну не привык к такому советский человек. А я и в послегорбачевской России в самой своей сущности оставался советским.
Это только молодым псевдописателям кажется, что попади они в средневековье, да еще и магическое, то сразу заведут себя гарем из простолюдинов и начнут собирать призы магические. Отнюдь… Ну во-первых, кто гарантирует, что не попадете в младшего поваренка, где повар — любитель мальчиков. А во-вторых, даже у людей, имеющих опыт в стрельбе по врагу, ум за разум заходит, когда приходится убивать холодным оружием. Это только во время боя мы находимся под адреналиновым штормом, а вот потом, когда аборигены этой эпохи спокойно дорезают раненых и обшаривают им карманы, человеку из двадцать первого века приходится тошно. Как ни крути, а мы довольно таки цивилизовались в этом непростом времени. И психологически дать приказ повесить кузнеца совсем не просто.
Тем более, когда, хоть и не сам, но прежний носитель тела, виноват в этой отчаянной агрессии.
