Иоганн и Василиса - Елена Владимировна Клещенко

…Итак, любезный мой Зигмунд, рано утром, не беря с собой ни гербарной папки, ни чего-либо еще кроме двух кусков хлеба с маслом, огнива, кисета и трубки, я отправился странствовать по холмам и лесам, без цели, без дела и без забот. Ивы и ветлы по берегам полноводного Псёла уже оделись зеленой дымкой, и птички на все голоса распевали хоралы, восхваляя весеннее утро.

Вообрази отрадную картину: твой приятель благодушествует у реки, греясь на солнышке, покуривая трубку, любуясь шелковистой гладью вод, отражающей изумрудные купы дерев и нежную голубизну неба — а издали доносится пение. Невольно я напряг слух: резковатое, но приятное контральто, какое не редкость у здешних женщин, выводило народную балладу или, лучше сказать, серенаду.

Я скверно знаю малороссийский язык, а он сильнее отличается от великорусского, чем баварский говор — от того немецкого, на котором пишут в журналах, но, впрочем, понял, что песня повествует о сердечной печали. Однако женщины, чей голос так звучно разносился над водой, нигде было не видать, лишь в отдалении чернела на водном зеркале плоскодонная лодочка с одиноким гребцом, который стоя работал веслом, подобно венецианскому гондольеру. На носу лодочки я заметил остроухую собачью голову: животное прилежно смотрело вперед, как те деревянные девы, что украшали своими прелестями старые корабли. А серенада все длилась, как вдруг очарование нарушил звонкий лай. Пес привстал на передних лапах и повернул голову, гребец замер с поднятым веслом… и я едва не уронил трубку. В лодке была женщина.

Ты, может быть, подумаешь, что фантастическая певица в этот миг соткалась из тумана, подобно сильфидам, или что прозаические звуки, производимые псом, разрушили чары невидимости. Нет, — но гребец, пересекающий реку на плоскодонке, был женщиной.

Теперь я отчетливо видел: то, что до сих пор я принимал за долгополый сюртук, было женским платьем. Да притом не клетчатой юбкой малороссийских простолюдинок, а платьем «господским» — правда, изрядно устаревшего фасона, с высокой тальей, какие шили в дни нашей молодости. Дама легко взмахнула веслом, направляя суденышко к берегу. Как ни был я поражен, а успел выбить и спрятать трубку, подобрал с земли шляпу и встал.

Первым сошел на берег пес: едва нос лодки врезался в камыши, совершил изящный прыжок и кинулся на меня со звонким лаем — но тут же замедлил бег и приветливо замахал хвостом. Дама строго окликнула его, и услышав голос, я понял, что это точно она пела сейчас над водой. Я устремился ей на помощь, но она, подобрав подол своего коричневого платья довольно высоко, перепрыгнула на берег с удалым «гоп!», затем, обернувшись, одним сильным рывком затащила легкое суденышко на берег — подхватила со дна лодки ружье, движением заправского егеря перекинула через плечо ремень и как ни в чем ни бывало пожелала мне доброго утра. Я поклонился и приветствовал ее.