– Ну... Я бы не сказал, — ответил Ирсанов только затем, чтобы что-то сказать. Еще там, в театре, узнав, что Анджей профессионально танцует, он подумал о том, что с таким ростом у юноши могут быть и будут проблемы с репертуаром, хотя в руках опытного и талантливого хореографа «из этого мальчика на сцене может получиться нечто немыслимое. Тому есть примеры в мировом балете — Вацлав Нижинский и Барышников. Как жаль, что уже нет Якобсона! Этим юношей, —думал про себя Ирсанов, — он украсил бы русский и мировой балет!».
– А сколько теперь времени? Который час? — поинтересовался Анджей. Ирсанов, посмотрев на часы, ответил ему из кухни:
– Четверть двенадцатого. А что? Ты хочешь спать? Вот сейчас напьемся чая и ляжем спать. Подними, пожалуйста, тахту.
Там подушки, одеяло и все прочее. Если будет холодно, я включу электропечь. Ванная и туалет в прихожей налево, но там зверски холодная вода. Смотри, не простудись.
Заваривая чай, открывая банки с разными вареньями, освобождая от фольги шоколад, Юрий Александрович силился вспомнить: тогда, в юности, оставался ли он когда-нибудь в этом доме наедине с Ильей, но «ничего такого» не вспомнил. И почему-то этому обрадовался.
За чаем Анджей рассказал Ирсанову о себе «все-все». Это был стройный рассказ восемнадцатилетнего юноши о своей еще только начинавшейся жизни, которую мальчик сумел подчинить творчеству и поэтому делился сейчас с Ирсановым своими планами на будущее, которое он, Анджей, представлял себе вполне конкретно, весьма реалистично и связывал непременно с Кировским балетом. Ирсанов слушал мальчика с интересом и вниманием и не задавал никаких вопросов. Он лишь обратил внимание на то, что Анджей довольно проворно разобрал постель, сам включил электронагреватель и под воздействием тепла от него снял с себя свои тесные брюки, рубашку и свитер, и сидел теперь за столом в одной футболке с короткими рукавами и в тонких трикотажных трусиках, ловко и красиво подобрав под себя одну ногу. Ирсанов отметил про себя, что если бы не диета, которой, видимо, Анджей строго придерживается, и не систематические занятия в зале, он и в самом деле мог бы быть более полным, но теперь его руки и ноги были плавно очерчены мышцами, которые при каждом движении этого маленького тела вздрагивали, наливались упругой силой, излучая свет молодости и готовности к любви. «Как он чудно хорош, — подумалось Ирсанову. — даже если бы я только смотрел на него всю оставшуюся жизнь, я и тогда был бы счастлив! Если бы у меня был сын, я хотел бы, чтобы он был таким, как ты, милый Анджей — только таким, с такими глазами, с такими вихрами, с таким поворотом головы...» Ирсанов сидел напротив Анджея, сняв пиджак и скинув туфли, в один носках, но пол был устлан старым шерстяным ковром и потому ноги не чувствовали холода.
