— Чего? — у нее слегка подсевший, грудной голос.
— Дай господину жареной колбасы, ленивая корова.
* * *
Мирца приносит глиняную тарелку с почерневшей от жара колбасой. Колбаса скворчит. Там, где кожица лопнула, виднеется розовое мясо. Как при ожоге.
Мне едва не становится плохо.
Мирца ставит передо мной чашку с соусом. Резко пахнет уксусом и медом. И чесноком.
— Ешь, солдат, — говорит девушка. И добавляет вполголоса: — И уходи.
Я поднимаю голову, улыбаюсь глазами.
— Скоро уйду.
Когда она поворачивается, я накрываю ее руку своей.
— Подожди.
— Солдат, — произносит она тихо, не поворачивая головы. — Отпусти.
— Мы оба знаем, что я не солдат. Скажи мне кое-что. Пожалуйста.
Мирца выпрямляется.
— Сейчас тебе будет плохо, — предупреждает она.
— Наплевать. Если бы у меня были ожоги — как у твоего хозяина, то…
— То что?
— К кому лучше обратиться? Здесь есть лекарь?
— Солдат, отстань…
— Ты красивая.
Мирца вздыхает. Судорожно, словно я ее ударил.
— Помоги мне, Мирца. Я прошу.
— Ешь свою колбасу, солдат.
— Верно сказано, — мужской голос. Я поднимаю взгляд. Затем — откидываюсь назад, прислоняюсь к стене затылком.
— Правда? — говорю я.
— Правда. Клянусь мужскими частями Юпитера!
В первый момент кажется, что передо мной — близнецы. Оба в грубых коричневых туниках, рослые, квадратные. Я оцениваю чудовищные мышцы правой руки у одного из близнецов. Впечатляет. Гладиатор или атлет? Для атлета он чересчур уродлив. Шрам через бровь и на носу мозолистая прослойка — такая остается от долгого ношения самнитского шлема.
Гладиатор.
Второй — из той же породы, но чуть ниже ростом и еще шире в плечах. Шея толщиной с храмовую колонну.
Сцилла и Харибда, чудовища из «Одиссеи». И теперь мне, как Одиссею, предстоит пройти между ними…
Желательно сохранив при себе как можно больше частей своего тела.
— Брат, — я делаю знак Большой школы, по-особому складывая пальцы. Этому меня научил Фессал, наставник и телохранитель моего младшего брата. У гладиаторов свои тайные общества, куда посторонних не пускают. Но есть и черный ход для таких настырных, как я. — Я пришел с миром, брат.
Близнецы переглядываются. У широкого часть уха отрублена, розовеет шрам.
Первый из близнецов улыбается:
— Правда?
От такой улыбки впору взобраться повыше на дерево. Или вину превратиться в уксус. Мирца за спинами близнецов подает мне страшные знаки. Съедят они меня, что ли?
— Какая школа? — говорю я. — Ага, сейчас вы скажете: не твое дело.
— Не скажем, — говорит широкий и открывает рот, чтобы рассмеяться. Выходит у него довольно пугающе.
