- Сватаешь? – неприязненно бросила колдунья. – Не старайся. Я заберу артефакт не поэтому.
Мастер Мартин деликатно не спросил о причинах, чему она втайне порадовалась: объяснить неуместную заботу всё равно не сумела бы. Нравился ли ей наглый легионер? Силён, красив – безусловно. Но не умён. И с Райко ни в какое сравнение не годится. Тогда отчего? Что так тревожно билось в груди при мысли о том, что другой человек пострадает вместо Сибранда Белого Орла? Что не давало покоя, кoгда Велена вспоминала самого иммуна? Видит Тёмный – попадись ей проклятый артефакт в руки, похоронит его на самом дне северного моря. Ни Дагборну, ни Сибранду его больше не отдаст.
- Вечереет, – буркнула колдунья, с неудовольствием оглядывая тёмно-синее небо.
- Лети, – кивнул Мартин. – Я быстрее пойду, а то замаялся за тобой семенить.
Велена снова не сдержалась – фыркнула, отмахнулась от усмехнувшегося спутника и обернулась к Деду. Ящер, кряхтя, стерпел неловкую всадницу, забиравшуюся в седло, и, едва дождавшись приказа, тяжело взмахнул кожистыми крыльями.
В сторожке горел свет – очень кстати, потому что сверху разруше?ная крепость выглядела сплошным тёмным пятном на фоне худо-бедно освещённого города. Направляя Деда на посадку, Велена подумала , что следует ей раздобыть таких же фонарей, как на улицах Кристара: в следующий раз, после очередного полёта, никто её дожидаться не станет.
Ящер недовольно фыркал, пoка она наполняла кормушку заготовленным мясным варевом, и нетерпеливо притоптывал на месте,то и дело огрызаясь на неловкую всадницу, слишком медленно избавлявшую его от цепей и кожаных ремней седла.
- Мог бы проявить больше благодарности, - в свою очередь нахмурилась Велена, закончив с приготовлениями. - Я, между прочим, раньше так не надрывалась даже ради Райко! А ты куда как омерзительнее, уж прости.
Дед скосил на неё жёлтый глаз и повернулся хвостом, с утробным чавканьем вгрызаясь в дурно пахнущий ужин. Колдунья скривилась, проглотив вставший в горле ком,и поспешно вышла из загона, едва не пpиплясывая на морозе. Пожалуй, что грубоватая свояченица иммуна, Октавия, была права, называя женщин крепкими созданиями: морской воздух по–прежнему острыми кристаллами вгрызался в лёгкие, наполняя тело могильным холодом, но ненависти уже не вызывал – сказывалось постепенное привыкание.
- А вот и она, - странным, неестественно оживленным тоном поприветствoвала хозяйку дома Октавия, поднимаясь с лавки. - Как первый патруль, дочка?
