Единственное, что тревожило берлинских господ, это участившиеся за последнее время беспорядки в России. Слишком неподготовленными ввязались в войну с Японией, дальневосточные потери покачнули немного русского богатыря. У России мало еще своего промышленного капитала, чтобы широко развернуть производство современных военных кораблей и пушек, - да разве перевелись деньги на белом свете, чтобы нельзя было помочь беде?! В России нет недостатка ни в угле, ни в железной руде, ни в храбрых солдатах, ни в рабочих руках, и если не хватает своего промышленного капитала или хороших генералов, то, следовательно, приходится смелее пользоваться чужой помощью. Продолжение войны, видно, бессмысленно, надо поскорее заключить мир, прежде чем волна беспорядков внутри государства захлестнет правительство. Но ничего, все со временем уладится! Президент Америки Теодор Рузвельт, который боится усиления Японии, быть может, возьмет на себя инициативу мирных переговоров. И Германия поможет России. 11 июля императорские яхты «Гогенцоллерн» и «Полярная звезда» рядышком, по-дружески опустили якоря на Трангзундском рейде в Финляндии. Его величество Вильгельм II отправился в гости к его величеству Николаю II.
Господин Цапман бдительно следил за мировой прессой, из многих государств стекались к нему отчеты, и он полагал, что знает все, что необходимо знать. Мир достаточно силен, чтобы сохранить закон и порядок в России, а значит, и на таллинской фабрике «Ланге и Цапман», - рассуждал господин Цапман, крещеный еврей и добрый лютеранин, в солнечном кабинете на пятом этаже своего банковского здания в Берлине.
Но из-за этого весьма полезного для господина Цапмана закона и порядка у Пеэтера Тиху, с тех пор как в интересах государственной безопасности арестовали его друга Карла Ратаса, не было уже никакой личной безопасности. То, что ему удалось устроиться к Ланге, не очень меняло дело: к Ланге легко попадал каждый, кто по той или другой причине не находил себе места у других фабрикантов, за кем требовался особый надзор охранки, - дирекция фабрики «Ланге и Цапман» тесно, рука об руку, сотрудничала с жандармерией.
На фабрике гудели, громыхали и жужжали новые машины, работа на них была несложна, на осваивание новых машинных операций уходило немного времени. Несколько размеренных, однообразных движений, которые машина требовала от рабочего, сама машина вколачивала в его мозг, в глаза и руки уже в течение первых двух недель, а потом только давай работай - двенадцать часов под одними парами, не считая получасового обеденного перерыва. Потому-то Ланге и мог в большом количестве использовать малоопытных, без претензий, рабочих, пришедших из деревень, - батрацкая работа на мызах у баронов была еще труднее, а оплата меньше. Потому-то на фабрике Ланге и сохранялось самое низкое во всем городе жалованье, дисциплину же фабричное управление завинтило крепче, чем где-либо. Чувствовалось, что после того как у царского правительства появилась надежда на заключение более или менее сносного мира с Японией, власти вознамерились потуже натянуть вожжи внутри государства. Шпики так и шныряли, за членами Российской социал-демократической рабочей партии следили как за прокаженными, по первому подозрению каждый рабочий или интеллигент попадал за решетку. Теперь уже не арестовывали открыто, у станка; человека уводили среди ночи из его квартиры, подняв с постели так тихо, что иной раз даже соседи узнавали об этом только утром. В народе пели:
