За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка | страница 36
Ничего специалист:
режет, варит сталь, на сборке.
Нет, не просто – взял, мол, «корки»
или что там от пижонства –
с целины ж ещё знакомство!
Чуть грузней стал, вид так – в теле.
А ребята – черти в деле!
(Это ж дело, не задворки –
тьфу, не сглазить наговоркой!)
Соль поела – тоже корм ей! –
службы форму, срок велит.
Ну да что те сроки-нормы –
сами «шьют» стальные формы
для колонн бетонных, плит.
Вот она, пошла голуба!
Кран натужно на прицеп… –
свай на корпус, плит для клуба…
Успевайте, Нади-Любы,
подключайте виброцеп!
Вот они, цехов громады!
Флаг победы реет ал –
крови цвет, и цвет помады,
(то и это равно надо).
Уж пошёл, пошёл металл!
Хочешь – делай чашки-ложки,
надо – корпус для ракет…
Эй, быстрей там! В чём оплошка?
План, всё – план!.. Как в неотложке,
не присесть на ветерке.
Так подряд все дни недели.
Да и кто их, дни те, делит –
просто сплошь один замес.
Жар, дожди, мороз, метели –
крышей служит лишь навес.
Стеллажи площадки тесны,
всё под краном козловым.
Спешка – что ж, оно известно,
кое-что на слове честном…
Гонят сборно-узловым.
Прихватили, краном – разом!..
Помолчи, кто там брешлив!
И косят к соседям глазом –
как они, не обошли?
Подхватил, пригнал по месту,
подстучал, «стрельнул» – вари!
Гладит форму, как невесту,
сталь прохладна, сам парит…
Бензорез шипит со свистом,
рвёт стрельбой расплав струи –
словно джаз во время твиста.
Брызг разлёт, как пчёл рои.
Сварки мечутся сполохи,
в глаз засыпав полову.
Гильотинных ножниц вздохи,
что бурёнушки в хлеву.
Шум, шипенье, скрежет, грохот –
ад сплошной со стороны.
А ребятам – хоть бы хны!
Им тогда лишь только плохо,
если вдруг обрыв струны…
Что, не верится? Попробуй,
сбрось пиджак, накинь-ка робу –
и познаешь упоенье!
В лязге дел – ты слышишь пенье?
Перекур!
На рёбрах формы –
как на крыше воробьи.
Разговор (солёно-нормный) –
что стесняться, все свои.
Рыбаки взахлёб: «Бывало!..»
Те – про ягоды, грибы.
Что ж, в тайге всего навалом,
хоть лопатой всё греби.
(Если ты к тому ж «зубастый»,
то грабастай и грабастай).
А потом пошли «бутылки»,
где, когда, да сколь за раз –
так, для вида, напоказ,
разговоры только пылки.
Между тем, прищуря глаз,
как лиса ползёт к тетёрке,
весельчак, бригадный Тёркин –
жертву выбрал уж, пройдоха!
Тих, не чувствуя подвоха
в стороне сидит «Алёха».
«…Как там дом? Письмишка – не? Кх…»
«Д’есть. Да пишут только мне… –
уши в шелест, ох и рожи!
И уж рты раздались вширь. –
…Ты признайся, мол, за что же,
ну… за что тебя – в Сибирь?»
Грохнул смех, и впрямь на крыше
ветром сдуло воробьёв.
«Ну и предки! Ну и пишут!..»