Николай быстро двинулся в сторону гостиной. Он решил не всматриваться в изображения этой, живущей своей жизнью, настенной фрески. Фотографии, рисунки, плакаты, газетные вырезки, которые, как показалось Краснову, каждый раз словно обновлялись кем-то невидимым (в первые два раза, например, он не обратил внимания на эту фотографию Сахарова, скрещенную с фотографией Гаркуши), были уж слишком живыми, затягивающими в мир политических сражений конца 1980-х. Сразу оживали крики из зала заседания народных депутатов, выступления которых транслировали в те годы ежедневно, их перебранки неслись во дворы из открытых окон… Мерещились песни из все того же времени… Я – меломан… Мама – анархия… Папа – стакан портвейна… А ему не хотелось отвлекаться. Он стремился как можно быстрее погрузиться в жизнь Волкова и всех тех, кто составлял его сложную историю. Он хотел подробно изучить письма, страницы дневников, видео- и аудиозаписи, которые ему удалось обнаружить в этом, созданном самой жизнью, хаотичном музее творчества писателя. На днях должен был прийти ответ на его запрос из архива МВД. Он должен был подготовиться, многое понять, прежде чем послушать записи допросов и подержать в руках те самые сувениры.
Когда он вошел в кабинет, то сразу заметил, что некоторые из книг, которые еще вчера вечером лежали на столе, по какой-то необъяснимой причине валялись сейчас посередине комнаты. Он поднял их. Это были «Братья Карамазовы» Достоевского и первый том из четырехтомника Аристотеля 1976 года, в который были включены трактаты «Метафизика» и «О душе». Краснов подумал, что, находясь в неадекватном состоянии, он мог сам их скинуть вчера, или Василиса забежала в кабинет и задела их, когда искала его сегодня утром. Он положил книги на стол, сел и зажег лампу.
Опять перед ним лежали те самые тетради, в которых Волков рассказывал о беседах с Радкевичем в кабинете следователя Шахова. На этот раз Радкевич вспоминал об убийстве семнадцатилетней девушки, которую он встретил в парке на Проспекте Ветеранов (это было уже в ту пору, когда маньяк женился и переехал в другой район).
Был поздний вечер. Конец января. Он шел по темной дорожке парка по направлению к дому. Неожиданно вдалеке мелькнула фигурка. Он сначала не обратил на нее никакого внимания. Шел себе. Думал о каких-то мелочах. Но тут, как несколько лет назад, во дворе дома перед улицей Восстания, на него накатило. Он перестал слышать даже мельчайшие звуки. Как будто кто-то вдруг взял и отключил шум города. Все его внимание сосредоточилось на движении этой фигурки, а тело стало медленно сковываться точно такой же судорогой холода, как в далеком детстве. Только было это раз в десять сильнее и больнее. Он опять мысленно вернулся в тот двор, где он гулял один. Он опять увидел падающего ребенка. Опять лужа крови текла к его башмакам. Снова возникло лицо матери. Она смотрела на него с отвращением, надевала на него уродливую куртку, которая была на несколько размеров меньше, чем нужно, и отправляла его с глаз долой – во двор.
