Свет являет собой всю полноту духовного триединства «Истины-Добра-Красоты», ещё с античных времён определяемого как высший Абсолют. Византийские отцы Церкви, кроме того, утвердили свет в качестве той стихии, где происходит единение трансцендентного и имманентного. Начиная с 4 века, с трудов великих каппадокийцев, Фаворский свет, осиявший Христа и увиденный его сподвижниками, воспринимается как один из чувственно воспринимаемых образов Бога, но для узрения которого необходимо особое приуготовление – духовное совершенствование. Именно возвышенная душа способствовала переходу человека к миру горнему. Отсюда и образ «добро есть свет, свет есть добро», который воплощает душа «созвучная гармонии высших сфер». Ещё Плотин, чьё влияние на формирование восточнохристианской патристики не оспаривается, говорил, что душа есть наиболее совершенное в мире, и то, что находит отклик в душе, вызывая восторг и наслаждение, также принадлежит к миру совершенного, ибо совершенная душа может вмещать только подобное себе.
Будучи одной из ипостасей Бога, добро есть начало всего сущего и распространяется на всё также, как солнце изливает своё сияние на каждый предмет в равной степени, не умаляясь и не отказывая чему-либо в своём свете. Добро как действие направленное вовне имеет и другое наименование – любовь. Любовь являет собой ту энергию, которая и направляет всё сущее бытия к Богу. Христианство в этом плане привнесло новое понимание истинной любви к Богу, которая возможна только при осуществлении любви к ближнему.
Истинная любовь создает такую реальность, в которой осуществляются три абсолютные ценности, ибо Бог входит в любящего и познается как абсолютная истина, т. е. любовь.
«Без любви, – а для любви нужна прежде всего любовь Божия, – без любви, – говорит Флоренский, – личность рассыплется в дробность психологических элементов и моментов. Любовь Божия – связь личности».
Без этой любви личность теряет свое органическое и субстанциальное единство. «Весь организм как телесный, так и душевный – из целостного и стройного орудия, из органа личности превращается в случайную колонию, в сброд не соответствующих друг другу и самодействующих механизмов. Одним словом, все оказывается свободным во мне и вне меня, – все, кроме меня самого». «И если современная психология все твердит, что она не знает души как субстанции, то это только весьма скверно выставляет нравственное состояние самих психологов, в массе своей, очевидно, являющихся «потерянными мужчинами». Тогда, действительно, не «я делаю», а «со мною делается», не «я живу», а «со мною происходит».
