Почему она не вышла замуж – красивая, богатая, хорошо воспитанная, образованная, – никто не знал. Головины поколениями были семейные люди: женились рано, рано выходили замуж. Тётя Анна Валериановна являлась исключением. И первые годы её положение и поведение в семье казалось несколько странным. Потом все привыкли к ней.
Высокая, тонкая, не выглядевшая ни молодою, ни старой, всегда в тёмном, она казалась тенью, отбрасываемою весёлою жизнью Головиных.
День она проводила большею частью в своих покоях, в саду или в парке, одна. Вечером она начинала бродить по дому. С наступлением сумерек её охватывало волнение, глухое беспокойство.
Она бесшумно спускалась и поднималась по лестницам, длинною, узкою тенью металась по залам, силуэтом на миг застывала на фоне зеркал и полутёмных окон. Рассеянно и бесцельно она прикасалась к стульям, гардинам, этажеркам, схватывала и затем, не раскрыв, отбрасывала в сторону альбомы и книги – всё это молча, не зажигая ламп, всё это в парадных комнатах, куда никто из семьи и прислуги не заглядывал по вечерам.
С годами она стала двигаться меньше, научилась охлаждать тревожные мысли, наружно не проявлять беспокойства. Но под этим, придавленная, шевелилась тоска. Анна Валериановна уходила в круглую гостиную, садилась там у рояля и долго – часами – играла фуги Баха. Звуки подымались, взлетали, катились и опускались, на волне своей укачивая её беспокойное сердце, как мать в колыбели укачивает больное дитя. Они отрывали её от себя, относили её в свой невесомый мир, в вечность. Забвение. Полусон. Небытие. Что может быть лучше? Жизнь! Жизнь в человеке соединена со страхом. Жить – значит бояться. Силы для жизни находит лишь тот, кто научился забывать. Музыка Баха была средством забвения.
Дети Головины так и росли: сумерки, вечер, издалека доносится музыка – фуги Баха.
К ужину Анна Валериановна выходила уже вполне овладев собою, без внешних признаков волнения. Ни её бледное лицо, ни руки её, необыкновенной красоты, ни голос не выдавали ничего.
Но в ней шла перемена. Сначала она боялась оглядываться назад, вспоминать. Её жизнь? Её жизнь…
Свою жизнь она часто сама рассказывала себе – по секрету, всё повторяя и повторяя, чтоб не забыть и одной подробности, на случай, если… Возможно, она одна только и знала её. Возможно, никто больше и не мог бы рассказать.
Вначале она рассказывала себе свою жизнь в первом лице. Она запирала дверь своей комнаты, словно опасалась, что мысли её могут подслушать. Но шли года, бледнело прошлое, стирались краски, отдалялась, отходила, таинственно замыкаясь в прошедшем, та прежняя, молодая Аня. Между нею и тётей Анной Валериановной не осталось сходства. Аня была уже не «я», а «о н а». И всё же вновь и вновь являлась потребность вызвать к жизни ту Аню, ещё раз, холодно удивляясь, осудить её. Но тогда она рассказывала себе «ту жизнь» где придётся – в саду, на балконе, у камина в гостиной зимою, и уже в третьем лице, словно это было не её собственным прошлым, словно та часть жизни откололась, отпала, отделилась навеки. Словно те дни разметало бурей, и частей не собрать, обломков не склеить. Те дни мертвы. Им не будет воскресения. И это возможно. Возможно ли?
