– Ты же понимаешь, что она уже не ждет тебя? Ты же понимаешь, что она уж встретила там кого–нибудь? Ей незачем было ждать тебя, ведь она даже не знала, пойдешь ли ты искать её. Она уже забыла про тебя. Ты не нужен ей. Она не думает о тебе. Ты даже не знаешь, где она, но идешь, как сумасшедший, как идиот, как пес, оставленный и брошенный хозяевами, который все–равно идет за ними. Ты жалок! Ты ничтожество! Не смог отпустить! Её не существует, Виктор! Твоя избранница! Её нет нигде! Это всё иллюзия! ОСТАНОВИСЬ! ВЕРНИСЬ К ЖИЗНИ! Не отпускай всего, что у тебя было! Ты можешь жить, но ты до сих пор здесь, хоть и не мертвец! Почему? ПОЧЕМУ ТЫ ОТПУСКАЕШЬ СВОЮ ЖИЗНИ РАДИ НЕЁ! ПОСМОТРИ, ВЕДЬ ПОВСЮДУ ТАК МНОГО МЛАДЫХ КРАСИВЫХ ТЕЛ! ОЧНИСЬ, ИДИОТ! – твердили голоса хором. Их было так в голове много, они твердили и вторили, пока переставлял путник ногу, затем вторую, но он шел, ему плевать на голоса было, ему плевать было, не слышал он их, он шел слепо следуя светлячку, что такой прелестью сияет в этой ледяной и мертвой тьме, что так противно скапливается вокруг головы, погружает её в омут мертвых устоев и правил, лишая жизни и права говорить, права думать, ведь думы все здесь сводятся к кончине, все думы здесь сводятся к печали, а не хотел этого, он жаждал лишь счастья, он жаждал лишь любви, что разыграется в его глазах, как фортепиано, как оркестр на концерте, что будет так созвучно сопряжен с другими, как счастье сопряжено с её глазами, волосами и той прекрасной улыбки, что видит он лишь когда взирает на ожерелье, что прекрасно, как мгла, проводит ему понятие любви и чести, и он следует им, наплевав на голоса дьявольских отродий в голове. И молвил хор ему напоследок грубые слова: – Ты мог прожить счастливо ту жизнь, но ты избрал смерть. Ты идиот, но в этом видно красоту.
– Красота видна лишь там, где нет уродства. Я выбрал смерть, ведь она получше пройденной непрожитой жизни, что сполна окатила бы меня, лишь остался бы тогда. – молвил Виктор, выходя из пелены. – Всё в мире этом – тьма, но вижу я и красоту, пылающею в сих небесных красотах мироздания. Хоть смерть сей миром благоволит, она прекрасна в пепле и огне. Поэтому я здесь, а ты, что сердце искусить решил, пожалуйста, уйди. Ты не мешаешь, нет, просто время попусту ныне тратишь. Тут ведь много неопределенных господинов, так ты им прелести людской, но настолько мертвой и гнилой, жизни просвещай. Меня оставь, утомишься быстро. – и голос мигом испарился, оставив путника тропой идти куда–то, куда, – то в горизонт, где пылает ныне свет от светлячка, что стал сей черным солнцем, что, вздымаясь над планетой, освещает всех своею тьмой, лишая силы мысли думать.
