Может быть, я шевелил губами, мысленно произнося эти слова, во всяком случае, он понял меня и сказал : Да, знаете ли… ушла… И вместе с сыном…
— Когда?
— Перед войной… Она давно решила, но все боролась с собой… Она, знаете ли, жалостливая…
По лицу его прошла гримаса, будто он с трудом сдерживает слезы.
— И материальчик получится интересный, - обычным своим монотонным голосом сказал он. - «Герой - дома !» А ?
— После войны.
— «После войны» у него не будет, - сказал Гришин.
— Почем вы знаете? !
Он пожал плечами и направился к двери. Остановился и сказал еще:
— Подумайте!
Из редакции за мной прислали машину.
Дышать приходилось открытым ртом. Все время было унизительное чувство, будто задыхаешься.
— Сядете на правку ! - сказал редактор полковник Жуков, окинув меня быстрым взглядом.
Правку я ненавидел. И поэтому, и потому еще, что вдруг перед глазами всплыло лицо Гришина - потерянное, озабоченное чужой судьбой, когда впору задуматься о своей, я сказал о Курке и о б этой командировке, даже повторил дурацкий гришинский заголовок: «Герой - дома !»
Жуков задумался. Он отыскал карту и, приложив
масштабную линейку, измерил расстояние от района Тарнополя, где дислоцировалась дивизия, в которой служил Курка, до Листопадовки, на юге Винницкой области, где Курка родился и откуда он сбежал десять лет назад к отцу, «раскулаченному» и сосланному, на лесоразработки, а после смерти отца - на фронт.
«Одиссея , - подумал я, вспоминая суховатые, но запавшие в голову рассказы Гришина. - И село славно называется - Листопадовка… Насмерть обиженный мальчишка - и вдруг возвращается красивый офицер, в орденах».
— Тысяча двести километров… если в оба конца, - неприязненно, будто я был виноват в том, что Листопадовка так далеко, сказал Жуков.
Я молчал. Мне было все равно. С той самой несчастной контузии мне было все равно. Будто, когда наша машина взлетела в воздух, напоровшись на мину, жизнь и я разделились, и это навеки.
Но «чудо» нужно было совершить; может быть, оно одно и оставалось для меня живым.
Вошел подполковник Орешин, начальник фронтового отдела, и, прислушавшись к разговору, сел на подоконник.
…Я был сначала солдатом, потом меня переаттестовали по одной из мирных специальностей и послали в газету. Солдату труднее, но там не нужно думать. А тут думаешь всегда, днем и ночью. Тут ты сторонний войне - только и остается глядеть на нее и думать. Хотя солдатам ты нужен, если работаешь честно: когда еще придет награда, пожалуй, и не застанет в живых, а заметку о подвиге, если повезет, солдат прочитает своими глазами, сложит в треугольник письма и пошлет домой.
