Две! А должно быть с десяток!
— Где деньги, Мастер! Где? Нам дрова отложили! Муку! Рис в лавке! За рис не плачено, отпускают в долг две декады уже…Где фениксы? Где? — Коста сполз на пол, в животе заурчало, пальцы от непрерывной работы с зари до зари в неудобном положении снова скрутило судорогой и он — разрыдался. От боли. Обиды. Несправедливости и… голода.
— Не повезло тебе с мастером, видит Великий, — дрожащая рука, пропахшая самогоном и табаком упала на голову, успокаивая.
Коста дернулся, сбрасывая руку.
— Вы обещали не пить! Клялись! Великим божились, что не капли в рот! Что рисовать не можете, что руки дрожат! Что с этой декады все будет иначе! Что мы начнем новую жизнь! Ч-ч-ч-т-т-т-т-о-оо…
— Клянусь, Коста, — старик потянулся осенить себя знаменьем, но не смог — рука бессильно упала вниз. — Со следующей декады начнем… ни капли в рот… новую жизнь…
— Г-г-г-д-д-дде деньги, мастер, — обреченно повторил Коста, заикаясь. И сделал пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы не глотать слова. — Г-г-г-д-д-де?
— Забрали… — понуро пробубнил старик. — За долги. Старый сыч, как прознал — да и кто не знает, что мой ученик рисовал надпись для одного из кораблей, и что за заказ заплачено, так и нагрянули… в лавку-то… и все до монеточки… и набор новых кистей в счет долга забрали, — совсем тихо закончил старик.
Новых? Волчьих и беличьих? Кисти, на которые они с того кануна зимы откладывали?
Коста заметался по комнате, натыкаясь на пустые бутылки, которые со звоном весело катились из угла в угол, и вылетел вниз.
Щепки нашлись в углу. Последние, завернутые в промасленный пергамент, припасенные на вечер — праздновать, когда будут дрова и еда.
Ветки, обломки стула, обогреть первый ярус лавки хватит. Есть… нечего, но можно согреть кипятка, натопить ещё снега и согреться.
Коста шмыгнул носом и деловито начал выстраивать в печи пирамидку из щепок, чтобы поджечь сыроватыми надо много сноровки.
Завтра все будут праздновать, завтра особый день — на верфь придут жрецы и весь день от зари до зари будут благословлять команду, петь и воскуривать травяные палочки, прося удачи для новых кораблей.
Завтра будут праздновать все, кроме них.
Коста шмыгнул замерзшим носом ещё раз. Предложение Нейро обретало новый смысл — «придешь домой и будет нечего жрать, вспомнишь меня».
Огонь занялся не сразу, с третьей попытки, зафырчал, зашипел, облизывая сыроватую щепь, и Коста протянул вперед руки — к оранжевым языкам пламени, отогревая пальцы. Сверху громыхнуло — раз-два, бутылки полетели в стену — этот звук он уже выучил за пару зим, сейчас старик найдет новую бутыль и успокоится до утра… потом проспится, будет каяться, будет снова божиться, и они будут думать, как прожить ещё декаду и не сдохнуть с голоду, и искать паршивые заказы, от которых уже отказался наставник Нейро.
