Великий обмен и другие мелочи | страница 7



На странице одиннадцать выясняется, что chauffer вонзал длинный шуруп в остывающее уже тело, а на самом деле Mme. Амангельдин уходил лопатой садовник.

На странице двенадцать оказывается, что Mme. Амангельдин хитроумно и изощренно подстроила собственную погибель.

На странице тринадцать выясняется, что Mme. Амангельдин жива.

На странице четырнадцать закрывается наконец открытая в самом начале кавычка, и мы узнаем, что происходящее суть сон, промелькнувший жарким полднем в сознании Mme. Амангельдин, задремавшей в забытой садовой беседке.

На странице пятнадцать появляется механик, отвинчивает изящную головку Mme. Амангельдин и аккуратно смазывает лучшим машинным маслом все ее составляющие.

第16專門用於其他各種冒險,但難以辨認完全寫入

Страница семнадцать содержит несколько строк чернилами, из которых с несомненностью явствует, что Mme.Aмангельдин является родной бабкой читателя.

Страница восемнадцать пуста.

Страница девятнадцать из книги вырвана.

При попытке открыть страницу номер двадцать один сгорает твердотельный транзистор, перестает крутиться тибетская молитвенная мельничка, сон обрушивается на стражей башни, и мир прекращается.


Последний абзац

Самый последний существенный рубеж, не взятый современной литературой (с учетом постмодернизма и всего прочего) — это реальная актуализация персонажа. Как у Гордера в «Мире Софии». Когда автор описывает-описывает персонажа, а с середины произведения персонаж начинает осознавать, что его, кажется, описывают; а хочется-то существовать, обрести свободу воли, эмансипироваться от писателя и произведения, да что там — выйти на улицу, глянуть на село…

Мир, понятно, матрешка, и все страдания персонажа по поводу невозможности эмансипации от текста и автора суть тоже текст от автора. Наиболее прозорливые авторы пытаются, конечно, взять упомянутый рубеж. Появляются, скажем, интерактивные книги, где судьбу мучающегося героя призваны решать читатели, не автор — но это тоже свобода воли, прямо сказать, сомнительная. Другой вариант — это канонический «рассказ в рассказе». Тот же Гордер рассказывает в своей книге, как мучается и хочет наружу герой другой, внутренней книги, и в конце концов его наружу и выпускает — но все равно, не в наш мир, а в мир своей внешней книги, не более того. Трогательно, но не правда. В общем, актуализаций во внешнюю книгу можно придумать много. Вот с актуализацией во внешний мир — существенно тяжелее.

Между тем следует отметить, что развитие цивилизации все же несет в себе и некоторую долю конструктива. Представим себе, например, тысячестраничный роман воспитания об обретении опыта и самосознания Интернет-ботом. Ну, не совсем ботом, конечно, а натурально, сетевым искусственным интеллектом. Для которого тысячестраничный роман представляет собой сборник кейсов для воспитания соответствующих нейросетей, или чего у него там. Причем жизненный путь такого воспитанного на литературе интеллекта тоже должен быть специфическим: он некоторым образом обретает себя, а после этого должен пройти некоторый Путь и присоединится к Целому, и это уже будет разум типа «рой». Ну, или разум типа «улей».