Когда Путин пришел к власти, он был весьма далек от подобной цельности. Декларируемая им идеология весьма существенно расходилась с конкретной политикой. Последняя заключалась в консолидации экстрактивной системы. Происходил внутриэлитный передел собственности, крайне необходимый для стабилизации и укрепления едва оперившейся модели. Бенефициары приватизационного дележа были поставлены перед выбором: присягнуть на лояльность Путину либо лишиться своих позиций в процессе «извлечения и выжимания». Одновременно к данному процессу подключались новые «извлекатели и выжиматели» из ближайшего окружения Путина и контролируемых им силовиков. Исключительно важным для укрепления «постмосковской» системы было восстановление одного из мощных «мобилизаторов» советской эпохи – пропагандистского телевидения, находящегося под полным контролем центральной власти.
На фоне интенсивного экстрактивного строительства на институциональном уровне по инерции продолжались некоторые попытки модернизация европейского типа на институциональном уровне. В частности, был принят Земельный Кодекс, шла работа над судебной реформой, укреплением института местного самоуправления, пенсионной реформой (в части создания накопительной пенсии) и по ряду других направлений.
На уровне идеологии подобная инерция тоже давала о себе знать. В 2004 году Путин на встрече со своими доверенными лицами использовал «европейскую» риторику, заявив, что национальной идеей России является конкурентоспособность: «Человек должен быть конкурентоспособным, город, деревня, отрасль производства и вся страна. Вот это и есть наша основная национальная идея сегодня»65.
Второй этап правления Путина – застойный – знаменует собой стабилизацию экстрактивной системы. В экономике ей в немалой степени содействовал небывалый рост цен на энергоносители. В институциональной сфере на этой стадии произошел отказ практически от любых модернизационных реформ. В законодательстве начался постепенный поворот к постепенному сворачиванию «инклюзивных» норм и процедур с одновременным расширением «экстрактивных» возможностей. Это выразилось в ужесточении законов о СМИ, митингах и демонстрациях, политических партиях, некоммерческих объединениях. На уровне идеологии – не без влияния первого украинского Майдана, в котором экстрактивное государство увидело прямую угрозу своим институтам – президент отказался от какой бы то ни было европейской и либеральной риторики. Вместо этого формулировались понятия «суверенной» или «управляемой» демократии, столь же невнятные, как «реальный» и «развитой» социализм при Брежневе. Однако слово «демократия» в этих понятиях еще продолжало играть роль некоего «мостика» к предшествующему модернизационному тренду.
