Вода забурлила и окрасилась поочередно во все цвета радуги. На поверхности вздулся большой переливающийся пузырь. Лаванда на всякий случай отскочила подальше и забавно зажала ладошками уши. Мастер же напротив придвинулся к котлку и взглянул на варево.
Бум! Пузырь лопнул, разбрызгав вокруг несколько лиловых капель. Комнату наполнил аромат счастья. Лаванда восторженно ахнула:
– Сработало! Зелье от беспросветных будней! Я сделала его!
Мастер с гордостью посмотрел на ученицу:
– Ты молодец. – Он едва сдерживался, чтобы не рассыпаться в комплиментах. – А почему, знаешь?
Лаванда зачерпнула поварешкой порцию отвара и поднесла к носу, втягивая дивный запах.
– Да, Мастер, – она налила немного зелья в зеленый флакончик и с нежностью прижала его к груди, – потому что самые светлые воспоминания всегда остаются в памяти ассоциациями.
– Умница, – Мастер похлопал сообразительную ведьмочку по плечу, – далеко пойдешь.
В глубине души он верил, что все получится.
Синий Сон бродил по улицам Сан-Кортадо. Его плащ переливался оттенками, коих не могли вообразить лучшие художники мира. Ткань собирала призрачный свет фонарей, с двух сторон обступавших каждую улочку прибрежного города. Черно-синие волосы Сна вились в потоке соленого бриза. Тут и там в них блестели хрустальные звезды. Синий Сон ударял тростью по булыжникам мостовой. Звук получался глухим и ритмичным, похожим на стук колес: камешек пропустить, ты-дыщ, еще два, ты-дыщ, – и так до рассвета, баюкая, напевая. Сан-Кортадо погружался в теплые, как в детстве у матушки, объятья Морфея.
Сон задержался пусть не у самого богатого, но точно самого чистого и уютного дома в Сан-Кортадо. Там, по другую сторону белого забора, справа от натертого до блеска крыльца, чуть выше цветущего шиповника, за отглаженной синей занавеской…
– Пожалуйста, Всемогущий, я больше не хочу прятать синяки под одеждой и делать вид, что все хорошо. Почему ты не дал мне знака, когда я принимала ухаживания мужа? Сделай же что-нибудь сейчас!
Ты-дыщ! И сноп голубых искр вылетел из-под трости. Он закружился в странном танце, подхваченный южным ветерком, и влетел в окно, за которым, зажмурив глаза и молитвенно сложив руки, лежала под боком у своего мучителя несчастная сеньора Солей. Сон не был Всемогущим, но кое-что все же умел.
Следующей остановкой стала хибара пекаря Мортона. Запущенная лужайка, старая краска на худых стенах дома, дырявая музыкальная крыша, которая в дождь выдавала целые симфонии, пропуская воду по капле в медные тазы. Никто в Сан-Кортадо не понимал, почему Мортон, имея прибыльное дело, ютится в этой развалине.
