Белянка потянулась к первому ореху — что-то рухнуло ей на загривок, вцепилось в шкуру, вздёрнуло вверх с громовым рыком:
— А вот и суп к нам пришёл!
Она истошно завизжала, извиваясь на весу, брыкаясь всеми лапами, щёлкая острыми зубами, но так и не дотянулась до ухватившей за шкирку руки. Двуногий поднял её повыше, встряхнул:
— Эй, малая, где ты видала таких буйных белянок? Можно подумать, она бешеная, в суп не годится.
Вильяра подскочила, просыпаясь. Сердце стучало под горлом, будто саму её сцапали и собрались совать в суп. Колдунья злобно уставилась на Латиру, который держал на весу и разглядывал её незадачливого четвероногого соглядатая. С пробуждением Вильяры связь разорвалась, и теперь белянка вяло обвисла, прикинулась дохлой, как все они, пойманные.
Латира встряхнул свою добычу ещё раз:
— Жирненькая. Камень отпугивает хищников, вот и отъелась тут в безопасности. Хороший суп будет. Лучше, чем из мороженой рогачины.
— Латира, пусти! — голос колдуньи сорвался на рычание.
Зловредный старик нарочито медленно потянулся второй рукой — будто свернуть добыче шею. Вильяра глубоко вдохнула и выдохнула, с трудом избавляясь от наваждения. Спросила, уже спокойнее.
— Старый, ты в самом деле собираешься лить кровь у Камня? Тут даже двадцати шагов нет. Нехорошо.
— Правда твоя, малая, нехорошо. Да и неохота по темноте возиться, разделывать. Захотим, утром ещё наловим, — Латира развернул пленницу мордочкой к выходу, опустил в лаз и слегка подпихнул сзади, чтобы отмерла. Кинулась прочь, только снежной пылью из-под коготков плеснуло.
— А знаешь, старый… Нарит… Учитель велел бы мне отнести её подальше от Камня, убить и съесть сырьём. Чтобы я ни на миг не равняла себя с дичиной. И не жалела существо, с которым была связана.
Латира вздохнул, улыбнулся:
— Со связью ты, о мудрая, в самом деле переборщила. Вот смотри: Иули твой лежит. Вы срослись с ним гораздо прочее и глубже, чем ты с этой белянкой. Она-то убежала и всё забыла, и ты её в другой раз не узнаешь. А твоему близнецу по духу сейчас очень больно. Однако ты, не раздумывая, загораживаешься от его боли. Не пускаешь её в себя. Знаешь всё, что нужно знать о самочувствии того, кого лечишь. Но не страдаешь вместе с ним, и это правильно! Твоя мама, знахарка, умела и тебя научила.
— Да, иначе б мы не выжили, — скрипнула зубами Вильяра. Охватила себя за плечи, помолчала, прикрыв глаза. Имела в виду поветрие в доме у Синего фиорда и себя с матерью. Но про Снежные Норы так сказать — тоже правда будет. Не спасла бы она Нимрина, кабы не суровая материна наука. И сама… Кто знает…
