Я бросил взгляд на свое отражение в пластиковой перегородке. Кто-то написал на ней фломастером слово, что по-французски означающее «говнюк».
Ванесса помнила мое имя, и ни капельки не сердилась. Ведь я такой милый и наивный. Что делаю в Европе? А просто так приехал, по глупости. Забавно, как в мире экономических интересов, расчета и похоти еще остались люди, способные совершать поступки без смысла.
Сейчас она в Милане, снимается для каталога нижнего белья. Потом едет в Таиланд делать рекламу для тамошнего рынка. В Париж вернется к выходным. Да, у нее есть парень, но мы же просто друзья, а друзья могут подъезжать в любое время.
– Запомнишь адрес? – спросила она.
– Разумеется!
Я забавен, и жизнь забавна. Полгода назад Ванесса собиралась переспать со мной из благодарности. А сейчас я согласен переспать с ней ради беспроцентного кредита. Только вот я не решился озвучить, для чего звоню.
Я забросил в телефон новую монету, набрал мобильный отца. Прождал десять гудков и собирался дать отбой, когда он ответил резким, нетерпеливым тоном.
– Кто это?
А ведь мы так и не помиримся, понял я внезапно. Когда-нибудь он умрет, а я, по законам штата Нью-Джерси, унаследую его имущество, и потрачу на что-нибудь особенно бестолковое. Я не приду на его похороны, как и обещал.
– Если это опять насчет повестки, то ну вас в задницу! Я ничего ей не должен, – сказал он и отключился.
Отец мог дать мне денег, если бы я пересилил себя и заговорил.
– Здравствуй, мама, как у тебя дела?
– Не очень. Дом пришлось продать.
– Честно говоря, он мне никогда не нравился. И район тоже, и город.
– Знаешь, – сказала она, – вчера я перебирала вещи, и нашла в подвале коробку с твоими игрушками, которые забыла пожертвовать бедным. Гнутая железная дорога, части конструктора, черепашки Ниндзя с обломанными ногами. Глядя на них, я поняла, что никогда не была хорошей матерью.
«Ой», – подумал я, – «Только не это, только не сейчас!»
– Я стремилась избавиться, – продолжила она, – от одежды, едва ты из нее вырастал, от игрушек, рисунков, даже от фотографий. Все они казались мне неудачными. Ты плакал, когда я выбрасывала вещи, приходилось делать это ночью, втихаря. Казалось, что тебя слишком много, и в доме, и в жизни, что будь у меня девочка, в них царил бы порядок. А потом ты просто закрылся в своей комнате, стал таким тихим и незаметным, что, приходя, домой невозможно было определить, есть ты или нет. Я поначалу радовалась, затеяла ремонт, навела красоту. И только вчера осознала, что у меня давно уже нет ребенка.
