– Слушай, оперативный, надо уточнить по запасам медицинским. Вот у меня ведомость, глянь, где у вас аптечка? – А? Не знаю, сейчас посмотрю…, – Слава отвернулся, ища взглядом аптечку, а медведь Ерема как-то удивительно плавно перетек к нему за спину и аккуратно, но железобетонно зафиксировал лейтенантские руки.
–Э! Да что за дела…! – возмутился Слава, но рядом уже стоял Гизатуллин.
– А ты, парень, не шуми, расслабься… Вот укольчик только сделаем… – в бедро кольнуло и лейтенанту Толстопятову вдруг стало спокойно и весело. «Ну и хорошо» мелькнуло в голове, и он отключился.
***
– Ну, едрёна мать, лейтенант! Я ж подумал, что у тебя крышу снесло. Вот и приказал тебя обезвредить… аккуратно.
Красный, как свежесваренный рак, Слава Толстопятов переминался с ноги на ногу перед командирским столом.
– Садись, пламенный революционер! – подполковник Майский усмехнулся. – Чуть до инфракта меня не довел. Или до трибунала, смотря чем бы дело кончилось. Так! Действовал ты глупо, но уверенно, за теорию двойка, за практику – удовлетворительно. Потому снова – инструкцию в зубы и зубрить наизусть! Завтра в 9.00 ко мне на зачёт. Ясно?
– Так точно, – вскочил Слава.
– Да сядь ты! Твой фортель мы задним числом провели как проверку боеготовности, в штабе я договорился, возьмешь журнал и правильно заполнишь, начальник твой покажет. И где чего расписаться даст. А тебя я попрошу, милое дитя, пока ты у меня существуешь на командном пункте, будь добр – любую команду, любой сигнал проверяй и уточняй. А то так неровен час я чихну, а ты третью мировую войну по ошибке начнёшь! Понял?
– Так точ..
– А сейчас – брысь с глаз моих! Че Гевара…
Майский посмотрел на закрывшуюся за лейтенантом дверь, вздохнул и засмеялся. Вот чудо, а? Да и сам хорош, думать надо, кому и что говоришь!
А ведь именно с этого я и начал рассказ!
Коля Майский теперь при общении с подчиненными тщательно подбирает слова и идиомы. И не забывает поинтересоваться, правильно его поняли или нет. Чтоб больше чепухи не получалось.
Мне его жаль. Он сидит напротив, перед моим столом, весь какой-то… тусклый, что ли, серый. Как будто в нем выключили свет.
– Ну, как ты, Евгений?
Это скорее чтоб не молчать, чем действительно из любопытства. Как может быть ТАМ?
– Нормально…
Голос у Соловья глухой, невыразительный, такой же тусклый, как он сам. Отвечает не поднимая глаз, смотрит в пол. Нормально? Присаживался как-то неловко, чуть согнувшись влево, левый бок у него явно болит. С той же стороны ощутимо припухла щека. Ударили или зуб разболелся? Вместо шинели, в которой его увозили, серый порванный ватник. И какой-то особенный запах: смесь грязного белья, давно не мытого тела и чего-то химического, вроде хлорки. Нехороший запах, тоскливый. Въедливый. Соловей у меня всего минут пятнадцать, а уже кажется, что все помещение пропитано этим запахом.
