– Закуришь?
– А можно?
– Да кури уж, – подвигаю сигареты, зажигалку. – Бери всю пачку, пригодится.
– Спасибо. Только не надо, все равно отберут… там… – он впервые поднимает на меня глаза. Взгляд потухший.
– Били?
– Били… За то, что служил… другие за то, что не дослужил… да просто ни за что. Слов нужных не знаю, – голос у Соловья дрожит, глаза покраснели, – шинель отобрали, сказали, раз не хочешь служить, не нужна… Мать приехала. Плачет. А что я ей скажу?
Он замолкает, шмыгает носом. По щеке скатывается слеза. Вновь подвигаю к нему забытую пачку с сигаретами. Соловей закуривает, затягивается жадно несколько раз и тут же тушит окурок в пепельнице. Пальцы дрожат.
– Может, расскажешь нашим, как оно – попасть туда? – выделяю последнее слово.
Евгений вновь смотрит на меня:
– Тащ старший лейтенант, о чем рассказывать? Пока туда не попадешь, ничего не поймешь. А попадешь – поздно говорить…
В дверь стучат. Соловей вздрагивает и опускает глаза. Входит командир части, конвойные ждут в коридоре.
– Соловьев! Пойдем. Пора.
Я смотрю ему в спину и мне действительно его жаль. А еще больше жаль того, второго пацана. Которого он по дурости сделал инвалидом. Двое девятнадцатилетних мальчишек. Две сломанные жизни.
* * *
Хлеборез матрос Роман Заяц был в отличном настроении. Полгода до долгожданного дембеля – это, братцы, дата. Тем более, если больше года из этих полутора прошло сытно и в тепле. Не раз командиры пытались вернуть Боркаса в подразделение, но как-то так выходило, что уже через день-два начальник столовой при поддержке зама по тылу как дважды два доказывал командиру части, что лучшего хлебореза во всем свете нет. Не дурак был матросик и знал, с кем водить дружбу. «Без мыла в… орудийный ствол влезет», – говорил ротный.
Перед обедом, закончив нарезку и наведя в своей коморке порядок, Заяц упросил дежурившую по столовой прапорщицу-связистку Леночку Семененко отпустить его на минутку в казарму. Разумеется, в казарму он не собирался.
Вышел из столовой и, несколько раз оглянувшись, направился к зарослям ежевики у забора. За будто бы непроходимой колючей массой скрывалась известная всем «правильным» старослужащим дыра – подарок любителям самоволки. Хлеборез с отработанной сноровкой скользнул в неприметный ход. Впрочем, далеко Заяц не собирался, буквально через десять минут он появился вновь, поправил маскировку секретного хода и осторожно пошел к столовой, стараясь не уронить прижатую к животу ремнем бутылку.
