Поначалу было проще. Приходилось ехать, догонять, искать, задавать вопросы, добиваться ответов, решать, а потом наступила звенящая пустота. Игната окружала ледяная пустыня. Апокалипсис.
Вокруг Игната были люди – много, иногда слишком. Первым примчался лично генерал, тому позвонил Олег, коротко рассказал о жуткой встрече на ступенях торгового центра. Степан Миронович дослушивал новости уже сидя за рулём автомобиля, вдавливая педаль газа в пол.
К тому времени Игнат успел выяснить состояние Александры Александровны Калугиной – тяжёлое. Мельком увидеть Любу, вернее то, что считалось ею – бледно-жёлтое создание на каталке не походило на человека, тем более на женщину, которую он помнил. Состояние врачи озвучили, как «крайне тяжёлое», больше ничего не сказали, волшебные корочки не помогли.
К тому времени, когда отец нашёл Игната, тот успел решить вопрос с транспортировкой Шуры и Любы в одну из лучших, ведомственных клиник города. Естественно, власти города заявили, что пострадавшим будет оказана лучшая из возможного медицинская помощь. Конечно же, она оказывалась. Только зачастую «лучшая помощь» зависит не от оборудования, квалификации врачей или удачи, а от скорости оказания этой помощи – с последним были объяснимые проблемы.
Пока Калугины, вслед за санитарными вертолётами, добрались в ведомственную клинику, собрав все возможные пробки, Шуру и Любу отправили в операционные. К тому времени у проходной госпиталя стояла мать, держа пакет-майку с эмблемой супермаркета, как назло – из сети, где произошёл взрыв.
– Что здесь? – коротко спросил отец, кинув взгляд на набитый пакет.
– Полотенце, мыло, шампунь… волосы у Шуры… коса, – пробормотала мать, пряча слёзы. – Придёт в себя, помыться захочет.
– Ай, – отчаянно махнул рукой отец. – Отдай вон, – кивнул он в сторону сына и поспешил к охраннику.
«Шампунь… волосы у Шуры… коса», – билось в голове Игната набатом.
«Волосы у Шуры… коса», – отдавалось в висках.
«Коса», – звенело в ушах.
– Как я жить буду, мам? – спросил Игнат, когда упал на мягкий диван для посетителей, через час гробового молчания. – Как?
– Вы раньше времени девку мне не хороните, – рявкнул отец. – Крепкого верой рода она. Выдюжит.
Игнат промолчал, мать вздохнула, перекрестилась двуперстием, если бы Игнат был в состоянии генерировать хоть какие-нибудь эмоции помимо страха и отчаяния, он бы удивился. Елена Андреевна была из древнего староверского рода, который корнями уходил в шестнадцатый-семнадцатый век, но в набожности никогда замечена не была.
