Рванул за врачами и был остановлен парнем в чёрном. В прорези для глаз балаклавы узнал глаза, которые вряд ли перепутал бы с чужими, даже находясь в состоянии полной невменяемости, а Калугин был вменяем, с ясным, как никогда, сознанием. Точно такие же глаза он видел каждый день в зеркало, только старше на десяток лет. Олег…
– Вынеси, – кинул Олег, всучив орущего ребёнка Игнату.
О том, что в его руках оказался ребёнок, Игнат понял не сразу. Маленькое существо было покрыто кровью от светленькой макушки до ботиночек, извивалось и надсадно орало. Кровь не могла принадлежать этому ребёнку, кому угодно, только не ему. После потери такого количества, маленькое тельце не смогло бы издать ни звука, а оно дёргало ногами, визжало, пыталось драться. К тому же, никто не тронет жертву без предварительного осмотра врача, значит, кровь чужая…
– Не плачь, – машинально пробормотал Игнат, стараясь одновременно удержать малыша и не выпустить из виду бригаду, которая занималась Шурой. – Скоро мама придёт.
На этих словах ребёнок зашёлся в оглушающем визге. Игнат в это время выскочил на улицу, машинально протёр мордашку своей ноше. С леденящим ужасом узнал в мальце Кирюшку – сына Любы. Кровь её?..
Кирюшка вдруг замер, напрягся всем телом, а потом расслабился, издавая лишь нервные всхлипывания. Игнат посмотрел вниз, маленькая ладошка обхватила нательный крестик на груди Игната – старообрядческий, отличающийся по виду от современного православного. Такой же был на груди Любы – скорей всего, знакомое изображение успокоило ребёнка.
Спешным шагом, стараясь не пугать Кирюшку, Игнат подошёл к скорякам, которые неслись навстречу мужчине с окровавленным ребёнком на руках. Малыш зажал в ладошке крестик, всем видом показывая, что не выпустит его. Недолго думая, Игнат отцепил каучуковый шнурок, на котором держался крест, отдал малышу – ему божья помощь была нужнее, если она вообще существует, помощь эта. И передал Кирюшку врачам.
В карету реанимации Игната не пустили, положив огромный болт на его «удостоверение Санта-Клауса», быстро проговорили номер госпиталя, куда доставят пострадавшую, и были таковы, на прощание мигнув стоп-сигналами.
Игнат потёр сухие глаза, надавил ладонями на них, одновременно дёрнув себя за волосы. Неудачная попытка выбраться из кошмара, наподобие знаменитого барона Мюнхгаузена, только тот тянул себя из болота, а Игнат из реальности, где пребывал уже сутки.
Невозможно долгие сутки. Двадцать четыре часа. Одна тысяча четыреста сорок минут. Восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд. И ни одного вздоха облегчения.
