Мая во 2-й день во дворе новой приказной избы — доме Девятки Халдея — сгрудились вокруг конного казака Филиппа Едловского десятка два казаков и с интересом внимали ему.
— Стою я, стало быть, на карауле у Гришки Подреза, и кличет он меня с утра тихим голосом: Филька, грит, горячка у меня, помираю, исповедаться надо, зови, грит, духовника моего, благовещенского попа Бориса…
Из избы вышел дьяк Патрикеев с Васькой Мухосраном и подошли к казакам.
— Послал я за попом Бориской малого Тишки Хромого, а сомневаюсь: перед сном был здоров, как бык, а тут помирать собрался, — продолжил свой рассказ Филипп и быстро перекрестился двумя перстами. — Грешен, братцы, когда духовник его пришел, прикрыл я за ним дверь неплотно и навострил уши, нарушил тайну исповеди, прости, Господи! — еще раз перекрестился Филипп. — Кому не ведомо, каков Грищка грешник! Зазудело у меня, в чем он повинится?
Тут Едловский поперхнулся и закашлялся. Васька Мухосран нетерпеливо заторопил:
— Сказывай, сказывай дальше! Бог сей твой грех простит.
— Вот и говорю… Отпустил ему Бориска грехи за винопитие, за курение табун-травы, за то, что совратил Устьку Тельнову от живого мужа, а впослед спрашивает: не ложно ли он объявил государево дело на воеводу? Гришка ажно взвился: на Святом Писании, грит, подтверждаю великое государево слово на князя Осипа, а в чем то слово, объявлю токмо государю Алексею Михайловичу…
Дьяк Борис Патрикеев встрепенулся:
— О сем случае надо немедля доложить воеводе Илье Никитичу, ибо Осип велел своим людям слух пустить по городу, что извет на него, Осипа, бездельный и будто Подрез от него отказывается! А на смертном одре пред Богом врать не станешь! Идем к воеводе! — приказал он Едловскому.
Вместе с Патрикеевым и Едловским к Бунакову пошли Васька Мухосран и Семен Тарский.
Слушал Филиппа Бунаков, потупя взор и поглаживая русую бороду. Накануне вечером он приходил к Подрезу и велел ему разыграть историю с исповедью, на которой подтвердил бы извет. Гришка выторговал себе право принимать в доме гостей, просил и убрать караульных, клянясь не убежать, но Бунаков оставил его за приставом. Илья Никитич надеялся услышать от попа Бориса столь важное подтверждение об извете, но теперь сие не понадобилось.
Выслушав Едловского, Бунаков сказал:
— Весть твоя важная! О том немедля подам явку государю в дополнение к нашим городским челобитным.
— Сие верно! — сказал Патрикеев. — Да с Васькой Балахниным порешать надо, он десятильника Корякова к Осипу пропустил, будучи начальным караула у воеводского двора.
