Устинья подошла к Ипату, наблюдавшему, как два тобольских богомаза расписывают Царские врата. Узнав о Семене, он удивленно вскинул брови, внимательно посмотрел на Устинью и сказал:
— Уж не согрешила ли ты, девка? Хотела ведь извести, повинилась на исповеди!..
— Н-нет… — потупила глаза Устинья.
— Ладно, ступай! Облачусь и приду…
Однако соборовать Ипату не пришлось. Когда Устинья вернулась, судороги били Семена, будто при падучей. Он по-прежнему был в беспамятстве. Однако неожиданно дрожащая рука его потянулась к Устинье, он открыл глаза, будто что-то хотел вымолвить, но тут же тело сильно встряхнуло, и он перестал шевелиться и дышать.
По слободе разнесся слух, что Устинья отравила мужа. Слух дошел до приказчика Василия Старкова, тот известил Щербатого, и еще до погребения Семена Устинья была взята за караул, и ее отвезли в Томск.
Следствие вели принародно перед съезжей избой. По столь важному случаю вся воеводская коллегия собралась — воеводы Щербатый, Бунаков и дьяк Патрикеев. Здесь же подьячий судного стола Чебучаков. Расспросные речи записывал подьячий Захар Давыдов, кум Бунакова,
Однако Устинья заперлась и не сознавалась.
— Чем извела мужа? — в который раз допытывался Щербатый.
— Не изводила, сам помер… — упрямилась Устинья.
Щербатый дал знак, палач Степан Паламошный, сунул связанные за спиной руки Устиньи в кожаный хомут с привязанной к нему веревкой, перекинул веревку через перекладину на двух столбах, потянул веревку, и Устинья повисла на вывернутых руках, не касаясь земли. Лицо ее исказилось от перехватившей грудь и плечи боли. Паламошный обмотал конец веревки вокруг вкопанного наискось столбика и взялся за кнут.
После десяти ударов Устинья взмолилась:
— Не бейте!.. Все скажу…
Ее опустили на землю, и Щербатый подступил к ней:
— Ну, сказывай!
— Сулемы подсыпала в уху!..
— По чьему наущению?
— Своей волею… Бил он меня…
— Кто сулему дал?
— Никто не давывал… В Томском на базаре купила…. крыс выводить…
— У кого купила?
Какое-то время Устинья помолчала. Затем ответила:
— Не ведаю, как звать…. Гулящий человек был… Из Нарымы в Красный Яр собирался…
— Гулящий человек, говоришь, — недоверчиво протянул Щербатый, — а тот человек не из слободских будет?
— Нет… — твердо сказала Устинья.
Поняв, что больше ничего от нее не добиться, Щербатый приказал тюремному дворскому Трифону Татаринову отвести ее в тюрьму и никого к ней не допускать.
