– Слышь, дед, есть у тебя чурбачок поровнее, да покрепче? Хочу тебе кое-что на память оставить.
– Есть. Как не быть? – и с этими словами передо мной “нарисовалось” ровное полено без сучков.
– Вот спасибо, дед, – промолвил я, схвативши охотничий тесак, и сразу углубился в работу.
Сам не заметил, как за окном забрезжил рассвет, а на столе перед изумлённым взором истопника оказалась небольшая деревянная статуэтка: скрестившая руки на груди девушка смотрит в даль-далёкую. Губы плотно сомкнуты, брови нахмурены. Лицо отдалённо напоминает Ольгу. Ноги статуэтки попирают расколотую свастику. На животе вырезана пятиконечная звезда. Вполне себе символично получилось. Жаль, раскрасить нечем. Так деду и вручил результат трудов своих – сырую, неокрашенную деревяшку. Но мне показалось – дед проникся. И хоть виду не показал, но подарок пришёлся ему по душе. Так и расстались.
Утром за мной зашёл ничем не примечательный мужик неопределённого возраста со знаками различия пехотного лейтенанта, представился лишь по фамилии – лейтенантом Игнатьевым. Намекнул, что от общего знакомого. Передал документы, козырнул и вышел на улицу, где меня уже поджидал… нет, не какой-нибудь четырёхколёсный драндулет, а самый популярный ныне вид транспорта – сани, в которые была запряжена видавшая виды тощая кобылка. Правил агрегатом повышенной проходимости мощностью в одну лошадиную силу заросший по самые глаза старичок-боровичок в треухе – кроме огромной купеческой бородищи ничего и не разглядишь.
Мысленно пожелав себе удачи, вышел на крыльцо. Одежонка плохонькая – всем медсанбатом собирали “с бору по сосенке”. Тощий сидор за плечами, в котором почти ничего нет – ну чисто для видимости. Вдохнул морозный воздух, улыбнулся своим мыслям и потопал к саням. Те двое только коротко зыркнули в мою сторону (кобылка и ухом не повела), подождали, пока устроюсь, сами заняли положенные им места и…
– Н-но, родимая, – прикрикнул дедок и смешно чмокнул губами, одновременно с этим дёргая поводья. Лошадка вскинулась, цокнула копытами по плотно укатанному насту и мерно потрюхала по улице к выезду из деревни.
Жаль, с Анюткой лично проститься не удалось. Когда уезжал, эта мелочь пузатая ещё спала. Будить не стал – и так, бедняжка, умаялась. Ну а остальным глаза мозолить тоже не захотел: меньше знают – крепче спят. Удалось лишь передать через истопника две короткие записки: одну Анюте, другую военврачу.
А пока суть, да дело, попытался представить свой дальнейший путь. Куда еду – пока не знаю. Лейтенант за всё время ни словом не обмолвился – молчит, как партизан на допросе. Впрочем, как и старичок-лесовичок. Но дело-то нехитрое: раз нужно попасть на временно оккупированные территории, значит мне светит лишь одна дорога – к разведчикам, либо диверсантам. Но второе вряд ли – откуда им сейчас здесь взяться? Пару-тройку дней (может, и больше) уйдёт на слаживание – и вперёд, за линию фронта. Ну а там как карта ляжет. Справлюсь с задачей – я на коне. А не справлюсь – никто после провала обо мне и не вспомнит. Не те нынче времена, чтобы с каждым нянчиться. Сможешь оправдать доверие – молодец! Возьми с полки пирожок и вот тебе следующее задание. А не сможешь – лучше не возвращайся. Ибо провала не простят. В лучшем случае просто забудут о моём существовании: людей в проекте мало, наверх информация просто так, думаю, не просочится. Ну а в худшем – сделают из меня показательного козла (то бишь, козу) отпущения. И тут уж ничего не сделаешь. Разве что удастся как можно эпичнее и пафоснее сдохнуть на глазах у всех, дабы ни у кого не возникло сомнений в моей патриотичности. Старлей, конечно, и так в курсе, что не предам. Но не он рулит системой, а она им. Система любого перемелет и в труху превратит – прожуёт и выплюнет. Время такое – война называется. Тут не до сантиментов. Вот такая сермяжная правда.
