– Этому парню от силы лет семнадцать. Почему он умер?
В ответ – тишина.
– Знаю, скажете – война, мол. И враг силён. И тяжело.
Я замолчал на несколько секунд.
– Так какого же… вы, товарищи бойцы, валяетесь по медсанбатам? Смерть – не повод выйти из строя! У вас должен быть такой градус злости, чтобы вражеские пули от вас отскакивали. Чтобы фрицы боялись одного вашего имени. Чтобы гадили в штаны лишь завидев вас. Вот до какого градуса ненависти вы должны дойти. Вы этих гадов должны руками рвать, зубами грызть. Чтобы такие вот пареньки не погибали раньше времени. Ни одной смерти! Слышите? Все ваши ранения – лишь царапины. Помазал зелёнкой – и снова в бой. Чтобы у врага только от вашего вида открывался вечный понос. Вы должны растоптать фашистскую гадину, с корнем вырвать у неё глотку. Вы – советские бойцы! Вы – те, кто сломает хребет Гитлеру. Помните об этом. И не допускайте смерти таких юнцов. Им ещё жить да жить. Любить. Детей растить. Кто их заменит? Кто, я вас спрашиваю? Скольких мы не досчитаемся после этой проклятой войны? Теперь ваша задача воевать не только за себя. Но и за этого парня. И за другого парня, что сложил голову от вражьей пули. За всех молодых парней и девчонок, что потеряют на этой войне матери. И за матерей, что враг убивает на этой войне походя – просто потому, что ему так хочется. Вы! Именно вы в ответе за всех погибших. Потому, что вы – живые. Выздоравливайте быстрее, братцы. И снова на фронт. И бейте, грызите, топчите фашистскую гадину! Нет этим тварям места на нашей земле. Разве что в качестве удобрений. Все меня поняли?
Угрюмое молчание было мне ответом.
– И чтобы больше никто не помер! Вы слышите меня? – мой голос уже звенел от стальных обертонов, – Отныне ни у кого из нас нет права на смерть! Мы – русские! У нас даже мёртвые помогают живым. Ослаб духом – вспомни своих предков. Они не дадут смалодушничать. И поддержат в тяжёлую минуту. А нам всем нужно жить и бить в хвост и в гриву фрицев, где бы они ни находились. Ведь сама земля помогает нам. И кроме нас никто не имеет права ею владеть. Это наша земля! Здесь наш дом. Гитлеровцам здесь не быть!
На этих словах круто развернулся и выскочил в чём был прямо на мороз. А дальше всё слилось в белёсом мареве гнева.
Где бродил, что делал – и сам не ведаю.
Пришёл в себя, наверное, только под утро, стоя над изголовьем Анюткиной лежанки.
Костяшки пальцев почему-то саднили и оказались наспех перемотаны тряпками, отдалённо напоминающими по цвету немецкую форму. Но хоть я и заметил, что с руками что-то не так, этот факт проскользнул мимо сознания.
