– А тебе не кажется, что ты слегка заврался, паря? – прищурил я левый глаз, – В Вашей колонне должно было быть как минимум две рации – в танке и на “Ганомаге”. На “Ганомаге” рации не нашла – видимо, сняли по какой-то надобности. А из панцера антенна точно торчала. Так что ваше руководство при отсутствии доклада могло что-то заподозрить.
– Найн, найн, фройляйн Ольга, – залопотал перепуганный лейтенант, – Der Radiosender am Tank funktioniert nicht. Wir gingen nach Parfino, um die Ausrüstung zu reparieren und nachzufüllen. М-м… Радиостанций нихт рапотать. Ми ехайт на станций Парф-фино – репарирен унд польючить новий крус… г-руз.
– Знаешь что, лейтенант Лепке, – выдернув из ножен штык-нож, я недвусмысленно помахал лезвием перед глазами собеседника, – сейчас я тебе поверю. Но не дай Бог тебе меня обмануть – долго не проживёшь. Ваш чёртов вермахт и камрады эсэсовцы уже такого на нашей земле натворили – и ваши правнуки с нами за эти злодеяния не смогут расплатиться. Так что имей в виду – одно лишнее движение – и я выпущу тебе кишки вот этим самым ножичком. Компрене-ву?
– Я, я, натюрлих…
Не знаю, что там в моих глазах увидел этот напыщенный индюк, но правый глаз у него отчего-то задёргался.
– Значит так, – штык-нож перекочевал на штатное место и я, наконец, сподобился заправить так мешавшую мне прядь волос в складки шали, – увидишь своих камрадов на посту – скажешь, что едем на станцию. По какой-такой надобности – сам придумаешь. Не мне тебя учить. Скажешь что-нибудь не то или дёрнешься – убью. Мне, видишь ли, терять нечего. Так что если встанет вопрос о моей жизни – тебя с собой на тот свет заберу. Имей это в виду.
Судя по позеленевшему виду камрада, до него дошёл смысл моих слов. А я призадумался.
Ночь. Темно, как в гробу. Я на “Ганомаге”. И кто тут может по ночам шариться на немецком бронетранспортёре? Только свои. Чтобы окончательно утвердить немчуру в этом мнении, поможет пленный. Если прогавкает что-то не то – ему не жить. Думаю, он это прекрасно понимает. Особо сильных патриотических чувств в его взгляде я что-то не заметил. А вот желания жить – хоть отбавляй. Так что скажет именно то, что от него требуется. И чтобы простимулировать, так сказать, рвение исполнить приказ в точности, есть колотушка, которую предусмотрительно прикрутил болезному к спине, а верёвочку от запала привязал к запястью. Ибо возмездие должно свершиться, даже если меня убьют.
Есть, конечно, небольшой шанс, что "патриотизьм" у немчика, всё же, не вовремя взыграет – тогда каюк будет уже обоим. Но не думаю, что мой пленник настолько храбр. Это он с беззащитными бабами и детьми орёл. Когда же на кону стоит собственная жизнь – кишка у него тонка. Ведь это обычный пехотный офицер, а не эсэсовец. Да, вспомнил: эсэсовцы из дивизии “Тотенкопф” (“Мёртвая голова”) отличались просто-таки бараньей упёртостью и не боялись ни Бога, ни чёрта. В отличие от остальных горе-вояк третьего Рейха. Так это их подразделение я умудрился ухайдохать в деревеньке с сожжёнными жителями? Не факт. Памяти в таких вопросах без документального подтверждения нельзя доверять. Но у меня и выбор не особо большой. Документы-то я банально “профукал”. Так что условно будем считать – точно так.
