Как оказалось, невестка тоже, иногда, навещала старушку. Я это не сразу понял, потому что она приходила днем, когда ни меня, ни мамы не было. Приносила лекарства, кормила. Однажды мы встретились с ней в дверях – она выходила, а я наоборот. Я постеснялся с ней заговорить, только нахмурился. Она тоже промолчала. Еще одна претендентка! Но я уже чувствовал себя достаточно в праве на жилплощадь, и твердо решил в следующий раз прогнать эту женщину.
Однажды, я пришел к старушке пораньше, сразу после школы забежал домой за банкой с супом, и сразу туда. Затошнило меня с порога. Старушка лежала в своих какашках, а рядом с кроватью валялся огромных размеров подгузник. Борется – понял я. Значит, конец не близок. Стараясь вообще не дышать, я вышел на кухню и позвонил маме. Мама кричала в трубку, а значит, она не приедет. Злой и растерянный, я налил в таз теплой воды, нашел в шифоньере старое полотенце. Аккуратно, двумя пальцами задрал старушки подол ночной рубашки. Смочил полотенце в тазу водой и замер над лежащим человеком. Старушка лежала молча, не спуская с меня безразличных глаз. Мне было невыносимо стыдно видеть ее женщиной. И я впервые, за все это время, осознал ее человеком. Она – мое испытание, мой мучитель, и она временна. Вот чем она была для меня. Я не находил в себе жалости для нее, как и она благодарности для меня, потому что мы оба знали зачем я здесь. Наверное, я ужасен – заплакал я о себе, опять же не о ней. Наверное, она все специально, а сейчас лежит и насмехается – дальше плакал я с тряпкой в руках. Хотя, скорее всего, я плакал просто от стыда и отвращения.
А со спины на меня смотрели. Это была та самая невестка. Я замер словно преступник. Мне казалось, что в ее глазах я делал что-то бесчестное со старушкой. Я был готов провалиться сквозь землю или бросить все – тряпку, старуху, квартиру и бежать, бежать…
Маша, так звали эту злосчастную невестку, медленно подошла ко мне, взяла из моих рук тряпку.
– Иди, я сама.
Сконфуженный, покраснев лицом, я отдал тряпку и вышел на кухню. Я уже не плакал, я был пуст внутри, и не хотел ничего чувствовать. Я боялся эту женщину в соседней комнате, я мечтал не увидеть ее больше никогда в жизни. Я начинал ее ненавидеть.
Через недельку старуха померла. Не на моих руках, слава Богу – на маминых. Похоронив, родители вывезли из квартиры старухин хлам, и пустили туда квартиросъемщиков.
После окончания школы, я поступил в университет на художественно-графический факультет и съехал от родителей в общежитие. Хотя особой надобности в этом не было, потому что университет находился в паре остановок от нашего дома. Но мне хотелось отделаться от родителей – от маминой грубой заботы, от папиных вялых наставлений.
