Я окончил учебу в университете, и мне оставалось лишь сдать выпускные экзамены, защитить диплом. Я приехал домой с рюкзаком и большой спортивной сумкой, набитыми вещами. Родители встретили меня равнодушно. Я сел в зале за низкий журнальный столик пить чай с пирожками. Папа сидел рядом на диване загипнотизированный телевизором. Мама стояла в дверях кухни, долго вытирала руки о фартук, и тоже не выныривая из любимого сериала.
Я приготовился к тяжелым переговорам с мамой. Мне нужна была моя квартира. Жуя пирожок, я сказал об этом:
– Мам, откажи квартирантам, я хочу въехать в квартиру.
До мамы, видимо, не сразу дошли мои слова, поэтому она еще какое-то время улыбалась телевизору. Но когда, наконец, дошли, она медленно перевела на меня ошарашенный взгляд, ее руки подперли массивные бока, и она уже собиралась говорить. Но тут неожиданно для всех заговорил папа. Обычно маму он побаивался, как и я впрочем, но сейчас он был так увлечен сценами чужой жизни, что не заметил маминой воинственной позы. Поэтому, не обращаясь ни к кому, не отрываясь от телевизора, сказал:
– Ишь, ты какой. Квартиру ему подавай. Где это видано, в двадцать-то лет. Да я в твоем возрасте вкалывал, спины не разгибал. И сейчас вкалываю. Думаешь, так просто все в жизни достается, я вон как вкалываю…
И тут мамин разъяренный взгляд переключился на папу.
– Вкалывает он! Диван просиживать тебе тяжело, что ли? Где ты в двадцать то работал? Там же где и сейчас? Полдня за две копейки? Эту ты квартиру заработал что ли? Или ту, за которую мы с Мишкой бабки жопу мыли? Работничек!
Мама посмотрела снова на меня. Я сжался под ее взглядом и ждал вердикта.
– Ремонт сам сделаешь, а коммунальные буду платить пока работу не найдешь.
И она ушла на кухню. Думаю, мама сама была в шоке от всего произошедшего. Ей было жалко терять деньги, которые платили квартиранты, но она нашла, как себя успокоить. Уже через полчаса она обзванивала своих подруг и невзначай упоминала, о том, что подарила сыну квартиру. И от каждого упоминания об этом расцветала на глазах.
– Ксюш, – позвал я свою обиженную гостью.
Она отложила книгу и вопросительно посмотрела на меня.
– Ты знаешь, что я не смотрю на тебя как на женщину?
Я хотел ее смутить и у меня это получилось. Ксюша покраснела лицом, отчего ее девичьи прыщи стали еще заметнее, и она сразу подурнела. Ее смутило не мое отношение, а слово «женщина», которое она к себе еще не применяла. Уже намного позже, будучи моей законной супругой, она мне скажет, что тогда была очень рада этим моим словам. Она не хотела быть для меня женщиной, не хотела быть моим другом. Ей просто нравилось, как пахли мои краски.
