Теперь они веревками висели вдоль ее тела, бесполезные, не пригодившиеся.
– Ты ведешь себя как бледнолицый, – прошептала Полина.
– Смело? – спросил Артем, глубоко дыша.
– Глупо.
Свободной рукой Артем прижал Полину к себе. Сильно, душно, тесно. Уткнулся лицом в ее волосы, шумно сопел над самым ухом.
«Смогу», – убеждала себя Полина.
***
В доме пахло пловом. Значит, дедуня решил взяться за старое. Полина оставила рюкзак у двери, сняла сапоги и пальто и прошла на кухню.
Дедуня стоял у открытого казана, перемешивал большой ложкой золотисто-коричневый рис. Полину он не заметил. Как в такие моменты не замечал ничего вокруг. Плов – это таинство, в котором ритуал важнее результата. Это сродни шаманскому пению и затяжному «ом». Полина знала, что в исходящем из казана ароматном паре он видит своих призраков. Если бы Полина умела красиво говорить, она села бы сейчас у стола и пересказала деду все его истории о бескрайних степях, юртах и о нем самом, молодом и полном сил. Потому что дедуня начинал забывать. И в прошлый раз плов оказался совсем не соленым.
Полина прошла в зал. В этой комнате жил телевизор, и сейчас он спал. Полина посмотрела на него, забывшегося безмятежным сном, и он показался ей прекрасным в строгом черном и окутанным молчанием. Тихонько, на цыпочках, она пересекла комнату и открыла дверь своей спальни.
Мама лежала на ее кровати головой там, где у Полины ноги, когда она на ней спит. Полинина подушка оставалась на своем привычном месте. «Она даже спит красиво», – подумала Полина и залюбовалась. Полина никогда не видела, как спит сама, но предчувствовала, что ничего красивого в этом нет. Мама в узкой юбке и белой шелковой блузе лежала на боку, согнув ноги в коленях, подложив руку под голову. Ни единой волосинки не выбилось из ее прически, ни одной лишней складочки не появилось на одежде.
«Не переоделась», – подумала Полина о маме и опустилась на стул у письменного стола. Пришла с работы, плащ на крючок, сапоги к стенке. Чай пить не стала, сразу сюда. Шла и знала, что Полины здесь нет. Даже не ждала, просто сидела. Не заглядывала в ее тетради и альбомы, не включала ее ноутбук – не изучала ее, не искала ей оправданий. И уснула здесь не для того чтобы забыться Полиниными снами. Мама пришла сюда, чтобы здесь был хоть кто-то, если уж Полины здесь нет.
«Конечно, – думала Полина, – такие пустоты и следует заполнять собой». Мама это чувствовала интуитивно, поэтому до сих пор иногда по вечерам влезала в папину рубаху и разгуливала в ней по дому. Но главного она так и не поняла, что ее самой должно быть очень много, чтобы хватило законопатить все эти дыры. А она, тонкая, почти невесомая, с трудом справлялась со своим собственным местом.
