Артем вернулся на свое место.
Здоровяк пригнул голову, заходя в купе. Это было лишним, проем позволял ему пройти и так, но тот, видимо, по привычке.
***
– Георгий, – представился новоприбывший и протянул Артему руку.
Купе наполнилось запахом перегара.
Артем помедлил, но протянул свою в ответ, и рукопожатие состоялось.
Полине Георгий кивнул, даже вроде улыбнулся.
У него с собой была большая спортивная сумка. Он закинул ее на одну из верхних полок, ту, которая над Полиной, а на вторую взобрался сам. Его кроссовки какого-то немыслимого размера остались стоять у кровати Артема.
Артем брезгливо на них покосился и отвернулся к окну. Минут через десять с верхней полки уже доносился храп.
– То, что мы туда едем, ничего не значит, – тихо сказал Артем.
Они оба прислушивались к храпу.
– Это как? – спросила Полина.
Но Артем больше ничего не сказал.
Не так себе Полина представляла эту поездку. Зачем этот храп, зачем кроссовки? Зачем Артем раздраженный, хмурый, зачем он такой как всегда? Ведь она хотела говорить с ним целые сутки. Хотела слушать его, даже если это будет про самолетики, даже если будет мудрено и скучно.
Артем взял подушку, надел на нее наволочку и улегся лицом к стене. Теперь все окно было только Полинино, и пригороды Новороссийска тоже.
Она придвинулась ближе к окну. Ей хотелось зайти в каждый двор, заглянуть в каждое окно, спросить каждого жителя: «Как у вас это получается?». Дело в том, что Полине уже давно казалось, что все окружающие ее люди знают какой-то секрет. Что-то такое они понимают, что у них получается жить и не колоться друг об друга. Они и ругаются, и улыбаются, а Полина не умеет ни того, ни другого. Она интуитивно чувствовала, что именно эти две вещи ей нужны, чтобы она сумела безболезненно жить среди них.
Недавно она без спроса на глазах у всего класса ушла с урока. Она бы хотела, чтобы это было началом. Но Полина не верила, что продолжение ей под силу. Вообще, она давно собиралась начать со слова «нет». Полина хотела хоть раз сказать «нет» маме, когда та пытается свое видение красоты распространить на нее, приодеть, подкрасить. Бабушке, когда та кормит советами. Продавцу в магазине, когда в пакет с яблоками он кладет одно червивое, мягкое внутри. И другому продавцу, торгующему на рынке джинсами, которые Полина померила, но в зеркале себе в них не понравилась. Хоть раз хотела сказать Артему: «Не груби. От этого больно».
А улыбка? Ее вымученная улыбка только и могла пригодиться там, где следует сказать «нет». Ей она и прикрывалась, оказываясь вновь покладистой, послушной, пусть немножко и обманутой, но хорошей девочкой Полиной. А такой улыбки, чтобы сияла на лице, когда ты рада видеть человека, или тебе приятно от чужих слов, или если шутка, которой тебя хотели повеселить, оказалась несмешная, но ты поощряешь саму попытку, такой у Полины не было.
