Тут уж пришла очередь деду удивляться:
– Как же ты меня с таким тяжёлым ведром поднял? – спрашивает он.
– Так это тяжесть вашей совести, а не моей! – отвечает тот. – Оттого я её и не чувствую.
Занёс он деда в дом, на лавку посадил, ведро рядом поставил.
– Не пустите на ночлег, дедушка? – спрашивает.
– Оставайся, – говорит дед, – из моей семьи все почернели и умерли, один я остался. Вдвоём веселее будет вечер скоротать.
Огляделся карандаш, а в доме грязно да пыльно. Взял он веник, пыль с паутиной по углам собрал, полы подмёл, мусор вынес.
Подивился дед:
– Ишь, прыткий какой! Я-то со своим ведром и прибраться не могу. Спасибо тебе! Уважил!
Сказал так, и услышал, будто лёгкий звон в воздухе раздался.
Карандаш печку открыл, посмотреть, что из еды имеется, а там пусто: ни супа, ни каши нет, и дед который день голодный сидит. Нашёл он в амбаре крупу, воды принёс, кашу поставил варить. На запах каши стали почерневшие соседи подтягиваться со своими вёдрами, – тоже давно горячего не ели. Накормил всех карандаш, посуду помыл. Дед с соседями его благодарят от всей души, да хвалят. И слышат, будто в воздухе опять звон раздаётся, да не один. А это хорошие мысли да слова в вёдра падают звёздочками, грязь многолетнюю в них выжигают.
Стали расходиться соседи по домам, удивляются, вроде вёдра у них легче стали.
Утром дед чайник поставил, гостя чаем напоил, хоть и одной рукой работал, но получилось у него по дому что-то сделать. Гостя до ворот проводил, слово доброе ему сказал на дорогу. А в дом зашёл, глянул на себя в зеркало, и увидел, что щёки да лоб у него зелёные стали, заплакал дед от радости:
– Я ведь и забыл, что был когда-то зелёным карандашом, – говорит.
Побежал по соседям, показывать, что с ним происходит, и поняли жители деревни, что надо быть добрее друг к другу, помогать в трудную минуту и благодарить за всё. Да только надо это делать искренне, от всего сердца! А то ведь нашлись такие смышлёные карандаши, которые бегали по деревне, всем кланялись и спасибо говорили. Да только у них ничего не получилось: вёдра, как были тяжёлые, так и остались, потому как показное всё было, не от сердца шло.
А те карандаши, что по совести жить стали, излечились вскоре.
Ну, а потом наступило время, когда снова стали они цветными карандашами. И добрыми! А волшебные вёдра исчезли, будто их никогда и не было.
