На следующий день, войдя зал и окинув взглядом собравшихся на семинар-практикум, я в первом ряду увидел брюнетку, а полноватая сидела чуть подальше. Конечно, вид у них был не идеальный, но и остальные выглядели примерно так же.
Потребовалось около получаса, чтобы народ окончательно проснулся и стал активно участвовать в обсуждении организационно-творческих проблем, возникающих в процессе проведения социально-культурных акций на современном, то есть перестроечном этапе.
В девять вечера приходила Антонина и оставалась с Раисой Тимофеевной до утра, поэтому я мог спокойно отправляться домой. Хотя, если бы Ленька стал настаивать, что здесь надо ночевать, я бы не шибко сопротивлялся. Квартира большая, три изолированные комнаты, внушительных размеров холл. Места предостаточно. И Раиса Тимофеевна, по словам Антонины, ночью умолкала. Даже если и просыпалась, то ненадолго и никакого желания с кем-либо общаться не выказывала.
– По-моему, по ночам она погружается в свои девичьи грезы, – заговорщически шептала Антонина. – Однажды слышала, как она тихонько мурлыкала: «Сердце, тебе не хочется покоя!..» Посмотрела на часы, половина третьего…
Выйдя на улицу, я моментально ощутил завораживающую атмосферу светлого, теплого вечера, какие случаются только в период белых ночей, времени чудодейственного и по сей день не разгаданного, позволяющего отрешиться от всего суетного и мелочного. Даже здесь, в скромном дворе на Выборгской стороне, вдалеке от Невы, Петропавловки, Стрелки Васильевского острова люди невольно настраивались на особый лад, их лица удивительным образом преображались, а в голосах слышалась музыка. Хотя бы на одно мгновение, они становились другими.
Мое мгновение, к сожаленью, длилось не более минуты – вспомнил Илону. Она, услышав о моей работе сиделкой, долго смеялась, как смеются над чудаковатыми троечниками, возомнившими себя круглыми отличниками. Потом, не проронив ни слова, и, по-моему, совершенно бессмысленно часа два возилась на кухне – перемывала и без того чистое: нашу праздничную посуду, плиту, подоконник. А перед тем, как уйти на работу, горько усмехнулась:
– Упрямого не переупрямишь. Пока. Сегодня ночую у девочек.
В дальнейшем разобщенность только усилилась. Жили каждый сам по себе, словно избегающие друг друга соседи. Было понятно – чтобы вернуть наши отношения в нормальное русло, должно случиться что-то экстраординарное. Но что? У меня ответа не было.
Еще больнее воспринимались проблемы с Викой, нашей дочерью. После того, как она переехала к бабушке, общались только по телефону. На мои вопросы отвечала нехотя и односложно: все нормально, папа, институт по-прежнему на Петроградской, в зачетке полный порядок, не волнуйся, будь здоров и весел.
