— С ним тебе переговоры не вести, у тебя дорога к Твери идет — туда отходит корпус Аникиты Репнина. В город его никто не пустит, там уже моя конница. Да и жители, сам понимаешь, как царя Петра «любят» — если на месте убьют, то сие можно почитать совершенным гуманизмом. Ты ведь, как человек ученый, член Королевского общества, куда тебя сам Исаак Ньютон принял, понимать такие слова должен. Академик, блин!
Александр Данилович непроизвольно скривился, будто снова улитками его накормили, с соком лимонным, как давеча во Франции. И проклял в очередной раз свое честолюбие — молодой был, не понял утонченного издевательства и влез сам в ловушку. Польстился грамотой с королевской печатью — двадцать лет прошло, а до сих пор от той глупости икается. Ведь тогда думал, что такая бумага почтения к нему прибавит, но стоило возвратиться в Москву, как тут же ее спрятал в сундук и никогда никому не заикался, что в далекой Англии его в сообщество ученых приняли.
Хватило у Данилыча житейской смекалки, чтобы не выставлять себя на всеобщее осмеяние. Ведь он даже грамоты толком не знал, все бумаги от его имени канцеляристы составляли, а лишь подпись свою ставить научился. И до сих пор считал, что земля плоская, как ее все видят, а не круглая, как ему пытались доказать эти придурки ученые.
— Но и с Аникитой ты общаться не будешь — я тебе просто ситуацию обрисовал. Истребить отступившее воинство без проблем можно, у меня сил впятеро больше. И еще подкрепления идут — войско на глазах разбухает. Но лить дальше русскую кровь не желаю, да и не хотел никогда, и так ее много пролито. Да еще больше жизней по жестокости и бестолковости истреблено, сгинуло на «великих стройках» индустриализации.
Последнего слова Меншиков не понял, но на всякий случай кивнул, соглашаясь, чем вызвал улыбку у царевича. Но «светлейший» отвел глаза — если раньше он относился к царевичу с нескрываемым пренебрежением, то сейчас он его откровенно опасался, после того как взглянул в его очи. Петр был понятен в отличие от его сына, который как то научился внушать если не изрядный страх, то нешуточное опасение.
— Петр Алексеевич убегает шибко, вместе с гвардией своей и драгунами. Поперед нарочных направляет, везде по пути лошадей в подставы ставят, силой отбирают, под страхом лишения живота. Понимаю, что до Петербурга добраться быстрее жаждет, и там войско новое собрать. Только глупости все это, напрасно кровь лишнюю проливать придется.
