— Отбрешется, государь, ему не впервой, — пробасил Долгоруков. — А не красть он не может — в воровстве зачат и рожден, и в воровстве живот свой окончит. «Подменышу» какую-нибудь историю жалостливую придумает, что все его оклеветать хотят, и будь уверен, царь-батюшка, помяни мое слово — еще десять тысяч от него получит, никак не меньше!
— Шестьдесят тысяч урвет, шельмец, — Алексею было не до смеха — теперь он воочию убедился, как проворачивал свои делишки «светлейший». И поймал отчаянный взор бригадира — казак чуть не плакал. И тут же, видимо решившись, бухнул, словно камень в воду кинул.
— Прости, государь — ты деньги обещал за спасение фельдмаршала Бориса Петровича и генералов. Так я Меншикову обещался отдать двенадцать тысяч рублей, если он живыми всех отпустит, и предателей выдаст — князей Волконского и Голицына. Слово этому татю дал и саблю целовал. А еще худо, что черкасам моим шесть тысяч рублей обещал за спасение — по уговору с Меншиковым той бой так повели, чтобы коней с пленниками в реке и оставили, дабы они сбежать смогли. И что мне сейчас делать — восемнадцать тысяч золотом! Где мне таких деньжищ прорву взять?!
Алексей в полном изумлении слушал слова Шидловского, а князь с фельдмаршалом пребывали в полном обалдении от такого искреннего признания, что за малым матами не было изложено.
— Вот плут, — только и произнес Шереметьев, и впервые на памяти Алексея выругался. И тут он сам не сдержался — несмотря на неимоверную сумму выкупа, которая возросла почти до семидесяти тысяч рублей, весь ее «черный юмор» дошел, как говориться, до самых печенок. И молодой царь искренне заржал, как лошадь, утирая выступившие из глаз слезы — с такой ловкостью отпетого мошенника он еще в жизни не сталкивался. И когда отсмеялся, то заметил кривые улыбки на лицах приближенных — тем было не до смеха, деньги ведь свои, не чужие, и не свидетели они очередной проделки «светлейшего», а самые натуральные «терпилы».
— Теперь вот вам моя воля! Меншиков решил поиграть с вами по своим правилам, ну что ж — тогда пусть сам поиграет по моим нормам, думаю, они ему сильно не понравятся. А потому все расходы беру на себя, и расписки в получении для «светлейшего» ваших денег, вы получите. И не спорить — мне тут за вас решать, и мне платить!
Голос Алексея стал настолько строгим и властным, что князь с фельдмаршалом, переглянувшись, решили не перечить молодому монарху. А он повернулся к повеселевшему атаману:
