Глаза старика гневно прищурились, лицо словно окаменело — «машкерад», устроенный Меншиковым, до глубины души потряс фельдмаршала. Впрочем, как и старого Долгорукова — тот при упоминании Данилыча тихо, сквозь стиснутые зубы, матерился. Зато Шидловский, уже произведенный в чин генерал-майора, сиял новеньким отчеканенным червонцем.
— Рассказывай, как в плену было?! Меншиков не тиранил, не избивал тебя, лиходей?!
— Чего не было, того не было, государь. Правда и не кормил — бежали его гвардейцы с драгунами шибко, сами даже сухарей не жевали. Лишь в ночь на бугре у болота водицы дали попить, а сухарь я грызть не смог, зубы у меня уже не те, царь-батюшка. Нет, грех на Меншикова возводить не буду — с почтением обходился, бережно, даже путы накладывали сильно не связывая, смотрели токмо, чтобы тайком не освободился.
— Так и было, легонько так стянули, и ноги тоже, — добавил Долгорукий, сморщившись, — хоть на казнь лютую нас всех вез, но понапрасну не мучил. Не истязал и насмешек не чинил. Не упивался властью — мне раз единый даже показалось, что жалеет нас.
— А как освободились от полона?
Задав вопрос, Алексей заметил как горделиво выпятил грудь казацкий атаман — Шидловский аж засветился от гордости.
— Ночью, как только стемнело, Данилыч присел ко мне и сказал, что не хочет меня на смерть везти. Мыслю, что решил он от своего благодетеля сбежать в земли голландские, а потому с меня выкуп решил взять — двадцать тысяч рублей червонцами.
Алексей удивился — сумма была огромной даже для Шереметева, считавшегося одним из богатейших бояр, благо поместий имел изрядно. Долгорукий тоже удивился, а вот Шидловский был изумлен несказанно, даже глаза округлились. А фельдмаршал продолжил свое повествование:
— Сказал, чтобы деньги в Митаву мои людишки доставили, голландскому негоцианту Вандеркисту, в мешочках с дукатами и дублонами, или иной монетой доброй. Но я отказался один бежать, и попросил чтобы он со мною всех генералов отпустил. Данилыч подумал немного и согласился — на пять тысяч рублей каждого оценил, и уговорились, если кто не в силах уплатить будет, то я за него деньги необходимые внесу в полной мере и в течение месяца в Митаву все деньги доставлю.
Алексей ахнул, князь Долгоруков побагровел, а Шидловский нахмурился, и его лицо приняло плаксивое выражение. Шереметев же продолжил свое повествование:
— Поклялся я как на духу, божьим именем и честью родовой, что выкуп за всех вовремя уплачу и в полной мере. Ведь я фельдмаршал, и за своих генералов отвечать полной мерой должен. Вот ночью, когда гвардейцы на прорыв пошли, и стрельба вокруг учинилась знатная, люди князя с поручиком, из его лейб-регимента, нас всех на коней положили, якобы связанных, но от пут освободили. А как лошади в реку вошли, я, как и другие генералы, с них соскользнули, и в камышах скрылись, а с нами и драгуны спрятались. Обещал их всех на службу принять твоему величеству, и препон им чинить не будут, как и на прошлое пенять.
