Дзержинский сверкнул глазами, поиграл желваками, но промолчал.
— Я боюсь. Не за себя. За дело наше. Потому что вижу — враг поселился в самом сердце революции. А ты себя целенаправленно в гроб загоняешь. Ты что творишь?! Ты на себя в зеркало давно смотрелся? Ты — честный и ответственный коммунист. Ты разве не понимаешь, что тебя специально сводят в могилу? Сначала нагрузили как лошадь. Ты конечно очень работоспособен, но всему же есть предел! А дальше…
— И что же дальше? Ты продолжай.
— Продолжать? Дальше будет все проще и одновременно сложнее. Убить главу ОГПУ сложно. Ты тертый калач. Бдительный. Поэтому враги зашли с другой стороны. Начали травить тебя морально. Изводить. Сживать со свету в прямом смысле слова. Ведь как только ты ляжешь в землю, ряду товарищей, которые совсем не товарищи, будет кратно проще проворачивать грязные делишки… В том числе — твоим подчиненным. Которым такой начальник совсем не нужен! Им бы кого менее принципиального и сговорчивого. Серьезно. Займись собой. На тебя смотреть больно. Феликс — это война! Новая, серьезная война. Черт побери! Ты нужен мне! Потому что я ничего не сделаю с армией без тебя. Или ты думаешь, что они не сорвут производство и научно-конструкторскую деятельность? Уже срывают! Я только копнул — и такое говно. Проклятье! Это просто проклятье какое-то… Сделать революцию. Победить в Гражданской. И вот так все просрать…
— Мне не дают отставку с поста председателя ВСНХ, — тихо и мрачно произнес Дзержинский, для которого это все было очень больной темой.
— Найди толкового зама. Поставь вопрос ребром. Все что угодно. Если нужно — я тебя поддержу.
Помолчали.
Долго.
Наверное даже слишком долго.
— Зачем ты наорал на следователя? — наконец тихо спросил Дзержинский.
— Наорал? На какого?
— Ты приходил к нему в начале ноября из-за жены. Мне сказали, что ты орал на него так, что окна тряслись.
— Он же тут недалеко сидит. Так?
— Так.
— А поедем.
— Зачем?
— Поедем. Поговорим. Я не хочу выглядеть голословным. Тем более, что тут пока полчаса у нас есть. Успеем.
Феликс подозрительно прищурился, но согласился.
Они вышли. Сели в авто Дзержинского и отправились в отделение, где тот самый следователь и сидел. Должен был сидеть.
Прибыли быстро.
Искомого человека не обнаружилось. С утра не было. Так что получилось тщательно опросить весь персонал. Включая уборщиц. Особенно уборщиц. А чтобы эксперимент был чистым, вопросы же задавал Дзержинский лично. Фрунзе же сидел в уголке за шкафом и прикидывался ветошью так, чтобы его не видели люди.
