Завистливое смирение | страница 66



Разложив для себя и бардессы шезлонги, я поставил над сидушками зонтик, к которому и прикрепил бумажный плакат с написанным на нем кроваво-черными буквами простым вопросом. Буквами к винным кораблям, разумеется. После чего скомандовал бардессе бренчать что-нибудь максимально печальное и выразительное, а сам, достав бутылку вина, принялся не спеша её распивать в кресле, попутно закармливая Виталика кусочками местного сыра. Утконос довольно кряхтел, совершенно не обращая внимания на похоронные мелодии, которые выдавала на своей гитаре кошкодевочка. А та постепенно входила во вкус, подогреваемый как вином, так и мыслями о том, что её наконец-то попросили что-то слабать.

Так и сидели.

В прекрасном мире, под названием Фиол, есть одна изумительная вещь, которой история моей родной планеты была лишена напрочь, а именно — повальная грамотность. Тут читать умели все, так как Система есть у всех!

Ну вот. Ты простой фиольский матрос на длительной стоянке в веселом городе Поллюзе. Ходишь по тавернам, потребляешь алкоголь, знакомишься с дамами легкого поведения, бьешь рожи собрату-матросу, да предвкушаешь премию, обещанную капитаном. И тут на тебе — видишь, как прямо перед твоим кораблем восседает подозрительный мужик, пьющий под очень грустную музыку. И плакат, разумеется, видишь. А на плакате кроваво-черным по белому простой, но цепляющий за душу вопрос:

«Зачем канис мертвецам?»

Ежу понятно, кому вопрос адресован, не то, что простому фиольскому матросу. И мужик, восседающий в шезлонге, выглядит довольно знакомо. Так, как его и описывают в тавернах разные бармены и прочие куртизанки. Простой фиольский матрос чувствует проблемочки и идёт к своему боцману с вопросиками. А его, матроса, много. Тихо задавать свои вопросики матрос не обучен. Он их матом задает, а может быть, даже и дрожащим голосом. Массово. А мужик с черно-белой головой сидит. И музыка грустная за душу берет.

А уж матросов-то на трех тяжелых транспортниках — дохрена!

Результат заставил себя ждать, но зрелище при этом было отменным. Мореманы бегали между кораблями, махали руками, косились на меня, орали нечто тревожное и вели себя суетливо. Более того, солидная часть из них была под большой мухой, поэтому, когда раздухарившаяся Мимика начала бренчать что-то откровенно заупокойное, трудовой контингент принялся буквально выковыривать закрывшихся от греха капитанов, оказавшихся, почему-то, в одной каюте на одном из кораблей. Наверное, мужики там просто мирно бухали, никак не ожидая, что к ним возникнут вопросики у команд, но дело зашло немного дальше. Инсинуации неслись за инсинуациями, одна другой грязнее, просьбы и требования постепенно сменялись угрозами физической расправы и унижения, кто-то уже ладил на реях веревки, а я спокойно употреблял вино, отдавая должное зрелищу.