«Не дома же сидеть. Ключ от дачи я взял, деньги на билеты есть. Поехали?» И Кислицин поехал. В электричке боялись пропустить нужную остановку, почему-то зимой их не объявляли. Они отогревали ладонями маленькие окошки и всматривались в полотняный, застиранный пейзаж. Не проехали – вышли на пустом перроне и сразу по пояс утонули в хрустящем снегу. В городе зима не так заметна. Пока добирались до дачи, стало жарко, Кирюха даже расстегнул куртку. А вот калитку открыть не удалось, её подпирали огромные сугробы. Пришлось лезть через забор. К счастью, на крыльце снега было не много, и хлипкая дверь не сопротивлялась. Книжка отыскалась под диванной подушкой. Уже на обратном пути поняли, что погода меняется. Небо заволокли серые тучи, поднялся ветер. Вьюга поднимала вихри ледяного снега и бросала мальчишкам в лицо, за воротники, пробиралась сквозь шерстяную ткань брюк. Уже на перроне, в предвкушении тепла вагона, мальчики начали толкаться, валять друг друга в снегу, вымокли, озябли. Но электричка прошла мимо, зимой расписание изменилось. Повалил снег, казалось, что мир исчезает, теряется под белым пологом. Мальчишки прыгали на месте, пытаясь согреться, и тогда Антон предложил укрыться в лесопосадках. Несколько десятков метров дались с трудом. Под защитой тёмного частокола стволов теплее. Антон уселся в большой сугроб, веки смежались, снежный вой убаюкивал. Казалось, летит по белому тоннелю, летит навстречу чему-то светлому, радостному.
– Тоха, Тоха, очнись, – плакал Кирюха, оттирая замёрзшего приятеля. Вёл его, сонного, шального к перрону, благо в это время подходил долгожданный поезд, заталкивал в тёплое вагонное нутро. Антон окончательно очнулся только когда подъезжали к городу. Очнулся от того, что пальцы рук и ног кто-то колол сотней игл. В тот раз обошлось, хоть и досталось от родителей за прогулку в такую погоду.
«Довольно скоро поняла, что это не болезнь вовсе, не обмороки, это погружение, путешествие в другой мир. Реальность не исчезала, я всё так же слышала звуки улицы, видела бегущие блики на потолке от фар проезжающих машин. Но все эти ощущения приглушались, становились тусклыми. Пьянящее чувство полёта кружило, давало невиданную лёгкость закостенелым старческим суставам. Вокруг мелькали какие-то знаки – символы: от рун до иероглифов и букв. Но цельный образ не складывался. Когда почувствовала воронку? Поняла – воля подчинена чему-то неведомому, начала сопротивляться? Скорее всего, в ту ночь, когда услышала дикий женский крик во дворе. Выдернуть себя из погружения было сложно. Но смогла, тогда смогла. Долго всматривалась в темноту двора, прислушивалась. Было тихо. Но возникшая тревога зародила подозрения».
