Просвисти заморские пороки…
За хором следовала открытая карета, которую везли слуги в ливреях. В карете лежала лошадь.
– Эх, зря мой мужик не пошёл. Буду рассказывать, как люди лошадь в карете везут – не поверит!
За первой каретой следовала вторая. Вертопрахи-щеголи бежали около неё, прислуживая обезьяне, что царицей восседала над ними. Они повторяли ужимки своей госпожи.
– Глянь, как Машка, сноха наша, всё бы ей наряды примерять да вертеться!
Огромные великаны размашисто шагали по улице. За ними бежали карлицы. Видно было, что карлицы не успевали, задыхались, но бега не прекращали. На повозке везли огромную люльку, в которой лежал старец, завёрнутый в пелёнки. Маленький мальчик кормил его из рожка. В другой люльке – старуха, играющая в куклы, и маленькая девочка, бьющая её розгой.
– Что делается-то…
Повозка с огромной корзиной, наполненной розами, в которых лежала свинья, предваряла шествие музыкантов. И каких! Человек в костюме осла громко распевал противным голосом. А козёл так играл на скрипке, что ушам было больно! Толпа, одетая срамным образом веселилась и плясала под такую музыку.
– А это, уважаемая публика, маляры, что разрисовывают химеру.
– Кого-кого? – Любопытство Щекочихи выгнало бабу из укрытия, – какую-такую хирмеру?
– Химера, уважаемая публика, греческое чудище. Голова и шея у неё как у льва. Тело вроде козлиного, а заместо хвоста – змея. Означает сиё чудовище несбыточные мечты.
– Во как. Не мечтайте, девки, о богатых купцах, всё химеры выходят.
– Ну уж девок упрекнули. Сами-то, поди, не хуже. Всё думаете, как бы схрон какой найти. Да не работать после, а гулять вольно.
За химерой ехали на коровах рифмачи.
– Эти господа иначе как рифмой и говорить не могут.
– Прибауткой что ли?
– Вроде того. Слыхал, как дед Демьян всех расписывает?
Как у нашего Ивана
Что-то лошадь нонче пьяна.
«Потому и пуст карман», -
Бабе плачется Иван.
– Тю, бабы не хуже складно говорить умеют.
– Посадить бы вас всех на коров, складывайте себе!
– А это, уважаемые, сам Диоген. Жил такой философ у древних греков. Жил он не в доме, как подобает всякому, а в бочке. И вовсе не потому, что не смог найти себе дом. Он считал, что человек должен довольствоваться малым. А постелью ему служила одежда.
– А как же в мороз, сердечный? Небось, замёрз насмерть?
– В Греции всегда лето.
– Живут же греки: ни тебе тулупов, ни дров на зиму. Скотинке, опять-таки сено не заготавливать.
– А от безделья можно и в бочке пожить.
